Убийство в музее восковых фигур

— Теперь я должна вам кое-что сообщить. Голос посетителя поверг меня в шок и пробудил воспоминания.

— Я весь внимание, — быстро сказал Бенколен и принялся выбивать пальцами дробь на подлокотнике кресла.

— Я вспомнила, что слышала этот голос раньше.

— О! Вы знакомы с мсье Галаном?

— Никогда не видела его, но четырежды слышала голос.

Робике словно загипнотизированный не сводил глаз с серебряного ключа. Мадам же монотонно продолжала:

— Во второй раз это случилось десять лет тому назад. Я была наверху. Одетта, еще совсем девчушка, находилась со мной и училась вышивать. Мой муж читал внизу в библиотеке — до меня доносился запах его сигары. Зазвенел дверной звонок, горничная впустила посетителя, и я услышала голос. Он был весьма приятным. Мой муж принял визитера. Я слышала, как они беседовали, но смысл слов разобрать было невозможно. Несколько раз пришелец начинал громко хохотать. Вскоре горничная проводила его… Помню скрип его башмаков, когда он уходил, громко смеясь. Через несколько часов до меня вместо сигарного дыма донесся запах порохового дыма, и я сбежала вниз. Мой муж, стреляясь, использовал глушитель, потому что… потому что не хотел будить Одетту.

И тогда я вспомнила, когда впервые я услышала этот голос. В «Клубе масок», когда я там бывала. О, это было до замужества, клянусь. Я слышала его у смеющегося человека, лицо которого было скрыто под маской. Думаю, что с тех пор прошло двадцать три, может быть, двадцать четыре года. Мне запомнился этот человек только потому, что в маске был сделан вырез для чудовищного носа — багрового и кривого. Увидеть такой можно лишь в кошмарном сне. Поэтому и голос навсегда запечатлелся в моей памяти.

Она замолчала и уронила голову на грудь.

— И в третий раз, мадам? — спросил Бенколен.

— В третий раз, — ответила она, сглотнув, — меньше чем полгода назад, ранним летом, в доме родителей Джины Прево. Вернее, в саду, уже ближе к вечеру. До меня донеслись слова из беседки. Это было любовное воркование. Я задрожала, потому что узнала этот голос, и убежала от него прочь. Буквально убежала, но все же успела заметить выходящую из беседки Джину Прево. Она улыбалась. Тогда я сказала себе, что наверняка ошиблась, впала в истерику… Но сегодня, когда этот голос зазвучал вновь, прошлое мгновенно вернулось. Теперь я знаю все. Не спорьте! Моя маленькая Одетта!.. Меня не интересуют ваши импровизированные объяснения. Когда я прочитала в газете…

Она взглянула на Бенколена. Тот сидел неподвижно, поставив локти на подлокотники кресла, уперевшись кончиками пальцев в виски, и исподлобья смотрел на нее немигающим, ясным взглядом. Мадам Дюшен повторила свой вопрос:

— Вы можете мне что-нибудь сказать, мсье?

— Ничего, мадам.

Молчание. Тишина. Слышно лишь тиканье чьих-то часов.

— О… я понимаю, — наконец произнесла она, — я в глубине души надеялась, что вы начнете отрицать, видимо, еще верила, что… Теперь я все понимаю.

Слабо улыбнувшись, она пожала плечами, бесцельно пощелкала застежкой сумочки и оглянулась с таким видом, как будто только что попала в комнату.

— Я прочитала в газете, что Клодин нашли в объятиях восковой фигуры, существа, именуемого Сатиром Сены. Именно такое впечатление произвел на меня обладатель багрового носа. Не знаю, как насчет Сены, но он точно Сатир — дьявольское отродье.

Робике торопливо прервал ее:

— Тетя Беатрис, нам пора. Мы без пользы отнимаем время у занятых людей.

Все встали. С губ женщины не сходила потерянная улыбка. Бенколен пожал протянутую руку и отвесил короткий вежливый поклон.

— Боюсь, что не смогу вас утешить, мадам, — произнес он тихо, — но по крайней мере обещаю… — Голос его поднялся. — Пройдет совсем немного времени, и этот человек окажется там, где ему надлежит быть. И клянусь Создателем, больше он никому и никогда не принесет горя. До свидания и… мужайтесь!

Когда дверь закрылась, он все еще стоял со склоненной головой. Под ярким светом были заметны седые пряди в его густых волосах. Медленно-медленно вернулся он к столу и тяжело опустился в кресло.

— Старею, Джефф, — неожиданно заявил он. — Несколько лет тому назад я бы лишь усмехался в глубине души, слушая эту даму.

— Усмехался?! Великий Боже!

— От ненависти к ближним своим, как у Галана, меня спасало лишь то, что я умел смеяться над ними. Это самое существенное различие между нами.

— И вы сравниваете себя с Галаном?

— Да. Он, как и я, видел, что наш мир скверно устроен, и ненавидел его. Галан думал, что, бросив в расплывшуюся, самодовольную физиономию своего ближнего несколько слов правды о нем самом, мир можно улучшить. Что сказать обо мне, Джефф? Итак, я смеялся, потому что боялся людей, боялся услышать их мнение о себе, их осуждение… Передайте мне как добрый друг этот графин и потерпите еще минутку мои глупые излияния. У меня так мало для этого возможностей…

— Позвольте мне, — вставил я, — посмеяться над вашими страхами.