Убийство в Орсивале

— Вы спрашиваете, как ладили между собой новобрачные? — быстро начал мэр Куртуа, чтобы не дать Планта заговорить. — Во всей моей общине лучше меня этого не расскажет никто, так как я был их самым близким… близким другом. Воспоминание о бедном Соврези послужило для них связующим звеном счастья. Они и меня-то полюбили именно за то, что я часто говорил о нем. Ни малейшего облачка, ни одного резкого слова. Гектор — уж простите, что я так фамильярно называю несчастного графа, — был без ума от своей жены.

— А графиня? — спросил отец Планта не столько наивным, сколько ироничным тоном.

— Берта! — воскликнул мэр. — Да я несколько раз даже ставил ее в пример своей жене! Берта!.. Она была достойной и Соврези, и Гектора, двух мужчин, лучше которых я не встречал за всю свою жизнь. — И, заметив, что его энтузиазм несколько удивил слушателей, он продолжил: — У меня свои причины так выражаться, и я не опасаюсь делать это перед людьми, профессия и характер которых гарантируют мне их скромность. Соврези при жизни оказал мне большую услугу… когда я добивался поста мэра. Что же касается Гектора, то я считал его совершенно покончившим с увлечениями молодости и даже думал, что он неравнодушен к моей дочери Лоранс. Я даже мечтал о том, как бы поприличнее устроить эту свадьбу. И если у графа Тремореля был титул, то и я дал бы за дочерью такое приданое, что их герб можно было бы отлить из золота. К несчастью, события изменили мои планы.

В это время в передней вдруг раздался страшный шум. Там происходила, несомненно, борьба, крики и вопли доносились оттуда до самой гостиной.

Все вскочили.

— Я знаю, что это такое, — сказал мэр. — Это, наверное, несут труп графа Тремореля.

IV

Мэр Орсиваля ошибался.

Дверь в гостиную быстро распахнулась, и на пороге появился какой-то худощавый человек, которого с одной стороны держал жандарм, а с другой — один из лакеев. Он с яростью отбивался от них, делая это с необычайной энергией. В прихожей и во дворе тем временем все еще раздавались крики сотни голосов. Толпа кричала:

— Вот он! Смерть убийце! Вот он! Это Геспен!

И несчастный в страшном испуге продолжал защищаться.

— Помогите! — кричал он хриплым голосом. — Спасите! Оставьте меня, я невиновен!

И он ухватился за дверь в гостиную, так что его нельзя было оторвать от нее.

— Оставьте его! — скомандовал мэр, которого испугало ожесточение толпы. — Оставьте его!

Но это было легче приказать, чем исполнить. Ужас придал Геспену страшную силу. Но вдруг доктору пришла в голову мысль отпереть одну створку этих дверей. Тогда, потеряв точку опоры, несчастный сорвался и кубарем покатился к самому столу, за которым писал судебный следователь. Затем он вскочил на ноги и стал искать глазами, куда бы удрать. Но, увидев, что все двери и окна были облеплены любопытными, он в бессилии опустился в кресло. Его лицо выражало ужас, все тело его сжималось в судорогах. Эта сцена была настолько тягостна, что мэр Орсиваля счел необходимым повлиять на толпу морально. Он обернулся к ней и, показав на Геспена, трагическим голосом произнес:

— Вот преступник!

Доктор, следователь и отец Планта переглянулись.

— Если он виновен, — пробормотал старик судья, — то какого черта ему было приходить сюда?

Потребовалось еще много времени, чтобы удалить толпу. Жандармский бригадир должен был прибегнуть к помощи своих людей, а затем расположился около Геспена, признав, что неудобно оставлять такого опасного преступника одного с невооруженными людьми.

Но несчастный Геспен в эту минуту был уже совершенно безопасен. Наступила реакция, его напряженная до крайних пределов энергия погасла тотчас же, как пламя от сгоревшей соломы.

А тем временем бригадир давал отчет обо всем, что произошло.

— Я обыскал его, — начал он свой рассказ, — и вот что нашел в его карманах: носовой платок, садовый нож, два маленьких ключа, клочок бумаги, покрытый какими-то буквами и значками, и карточку магазина «Кузница вулкана». Но это еще не все…

Бригадир с таинственным видом оглядел слушателей. Он приберегал самое эффектное к концу.

— Это еще не все, — продолжал он. — Когда его втащили во двор, он попытался было отделаться от своего кошелька. К счастью, я заметил это и, улучив момент, поднял его портмоне, которое упало в клумбу с цветами около ворот, — вот оно. В нем оказались: стофранковая купюра, три луидора и семь франков мелкими монетами. Вчера же у этого разбойника не было ни гроша.

— Откуда вы знаете? — спросил Куртуа.

— Лакей Франсуа сообщил мне, что Геспен просил у него взаймы двадцать пять франков на дорогу.

— Позовите сюда Франсуа! — скомандовал судебный следователь.

Лакей тотчас же явился.

— Точно ли вы знаете, — обратился к нему строго следователь, — были ли вчера у Геспена деньги?

— У него их было так мало, — не задумываясь, отвечал лакей, — что перед отъездом он просил у меня взаймы двадцать пять франков, сказав мне, что если я их ему не дам, то ему придется остаться дома, так как не на что даже купить билет на поезд.

— Но у него могли быть сбережения. Так, например, эта стофранковая банкнота, которую здесь негде было разменять.