— Теперь, предположим на минуту, что жену убил Салтыков. Ты приходишь к нему просить денег, а он, чтобы показаться бедным и больным, говорит, что сдал билет. Именно билет, а не билеты.
— Ну?
— То есть, если бы, например, он
— Ничего не понимаю: какое имеет значение — один билет или два? И причем тут риск?
— Что тут непонятного? — возмутилась Лёля. — Если он собирался убить Люсю, он бы не стал покупать два билета, потому что он ужасный жмот и ни за что бы не стал тратить деньги зря: ведь когда возвращаешь билет в кассу, теряешь немалую сумму. Он бы купил билет только себе.
— Ты же сама только что говорила, что его жена знала о двух билетах?
— Именно. Жене он сказал, что купил два, а на самом деле купил один. И тебе проболтался только потому, что ты не могла знать о его обстоятельствах.
— Знаешь, Лёля, по-моему, ты начиталась детективов. Ты же сама прошлый раз говорила, что он был прекрасным мужем.
— Видишь ли, они прожили вместе двадцать семь лет, и говорить о безоблачной любви в этом случае не приходится. Я имела в виду только то, что он — мужик хозяйственный, все всегда тащил в дом и Люське ни в чем не отказывал, хотя, по правде говоря, ей трудно было в чем-нибудь отказать: она всегда умела взять свое. Но он, при всей своей капризности, чувствительности и дурном характере, был человеком чрезвычайно скрытным. Я не удивлюсь, например, если у него где-нибудь на соседней улице живет другая семья. Или, по крайней мере, другая женщина.
— Все может быть, но зачем ему убивать жену, если с ней можно просто развестись в случае надобности?
— Знаешь, несколько лет назад, Люся рассказывала мне, что Салтыков влип в какую-то нехорошую историю с деньгами. Я совершенно не знаю, в чем там было дело, но она мне говорила, что он тогда ужасно перетрухнул и все их совместное имущество переписал на нее. На всякий случай.
— Это только доказывает, что он доверяет своей жене.
— Это доказывает, что он трус и жмот, — отрезала Лёля. — Но даже если дело в доверии, то все равно, с тех пор прошло уже несколько лет. Вдруг что-нибудь изменилось? У мужиков в этом возрасте всякое бывает. Вдруг он решил ее бросить?
— Ну и бросил бы себе спокойно.
— Ты так говоришь, потому что не знаешь Салтыкова. А он человек бережливый, уж ты мне поверь. И такое богатство никогда бы брошенной жене не оставил. Люся рассказывала мне, как он экономит водку и шампанское на своих фуршетах, а потом оставшееся увозит домой или на дачу. Один раз Салтыков выставлялся в Манеже вместе со своими коллегами, фотографами, с которыми они уже не раз выпускали альбомы, делали выставки и так далее. Так вот, у них тогда спонсором был ликеро-водочный завод «Алмаз», который поставил на открытие несколько ящиков какой-то безумно дорогой водки: то ли «Посольской», то ли «Дипломатической», то ли какой-то еще. И за водкой на завод поехал Салтыков. И, знаешь, что он сделал? Он эту дорогую водку взял себе, а на фуршет купил пару ящиков дешевой, там же, на заводе. И это все при том, что он человек вовсе не бедный. Правда-правда, это мне Люся сама рассказывала. Поняла?
Нина вспомнила, как Салтыков просил «Леночку» в Фотоцентре водку попридержать, а конфет вынести только «пару коробок». «Там посмотрим», — сказал он, и Нина представила себе, как после закрытия и ухода приглашенных он подсчитывает «навар».
— Ну насчет его скупости ты, может, и права, но во всем остальном я не вижу связи…
— Ты просто не хочешь видеть. Вот, послушай, — волновалась Лёля, — я тебе объясню еще раз: если бы у него было два билета, он бы тебе так и сказал: «Мол, продал билеты, чтобы иметь деньги на жизнь». А он сказал: «билет». Значит, у него и был только один билет, потому что тебе он мог смело не врать. Значит, он соврал Люсе. Сказал, что они летят вместе и что билеты куплены. Понимаешь? Если бы он действительно собирался лететь с ней, он бы купил два билета и так бы и сказал. А он купил один, потому что знал заранее, что она никуда не полетит. Значит, либо убил сам, либо «заказал» ее. Поняла?
— Все это очень логично, но совершенно неправдоподобно. И ужасно надуманно.
— Это не надуманно. Наоборот, здесь все очень просто. И, кроме того, это объясняет ваш странный разговор в Фотоцентре.
— Еще недавно ты не признавала эту «странность» или объясняла ее совсем другими причинами, — возразила Нина.
— Я же не знала! То есть, я хочу сказать, в тот момент мне и в голову не могло прийти…
— А теперь? Теперь ты разве что-нибудь знаешь? Ведь это только твои предположения, причем очень смутные, ни на чем толком не основанные, и на основании этих предположений ты обвиняешь человека в убийстве?