Убийство в проходном дворе. Загадка Ситтафорда. Загадка Эндхауза. Смерть лорда Эджвера

— С ума сходит, — сказала миссис Крофт. — Да она не пойдет за провинциального адвоката. И я ее не осуждаю. Какой-то он ни рыба ни мясо. Ей бы лучше выйти за этого симпатичного моряка, как бишь его, за Челленджера. Совсем неплохая партия. Правда, он старше, но это не беда. Прибиться ей надо, вот что. А то мечется как неприкаянная всюду, даже на континент ездила, и все одна и одна или с этой своей чудачкой миссис Райс. А ведь она славная девушка, мосье Пуаро, можете мне поверить. И все-таки я за нее тревожусь. Какой-то у нее вид в последнее время стал несчастный, словно изводит ее что-то. И я волнуюсь. Верно, Берт?

Мистер Крофт неожиданно встал.

— Не стоит об этом, Милли, — проговорил он. — Хотите взглянуть на австралийские снимки, мосье Пуаро?

Мы просидели еще минут десять, толкуя о разных пустяках.

— Славные люди, — сказал я Пуаро — Простые, без претензий. Типичные австралийцы.

— Понравились вам?

— А вам?

— Они очень приветливы… очень дружелюбны.

— Так в чем же дело? Я вижу, вас что-то не устраивает?

— Я бы сказал, чуточку слишком типичны, — в раздумье произнес Пуаро. — Кричат «Куи!», суют австралийские снимки — немного пересаливают, а?

— Ох, и подозрительный же вы, старый чертяка!

— Ваша правда, mon ami. Я подозреваю всех… и во всем. Я боюсь, Гастингс, боюсь.

Глава 6 Визит к мистеру Вайзу

Пуаро признавал только французский завтрак. Он всегда повторял, что не в силах видеть, как я поглощаю бекон и яйца. А потому булочки и кофе подавали ему прямо в постель, и я мог беспрепятственно начинать день традиционным английским беконом, яйцами и джемом.

В понедельник утром я заглянул к нему перед тем, как сойти в столовую. Он сидел на постели в каком-то невиданном халате.

— Bonjour[100], Гастингс. А я как раз собирался позвонить. Сделайте милость, распорядитесь, чтобы эту записку отнесли в Эндхауз и немедленно вручили мисс Бакли.

Я протянул руку за запиской. Он посмотрел на меня и вздохнул.

— Ах, Гастингс, Гастингс, ну что вам стоит сделать пробор не сбоку, а посредине. Насколько симметричнее стала бы ваша внешность. А усы! Если они вам так уж необходимы, почему вам не завести себе настоящие, красивые усы вроде моих.

Ужаснувшись в душе, я твердой рукой взял у него записку и вышел.

Нам доложили о приходе мисс Бакли, когда мы оба были уже в гостиной. Пуаро попросил провести ее к нам.

Вошла она с довольно оживленным видом, но мне почудилось, что круги у нее под глазами стали темнее. Она протянула Пуаро телеграмму.

— Ну вот, — сказала Ник — Надеюсь, вы довольны?

Пуаро прочел вслух:

— «Приезжаю сегодня пять тридцать. Мегги».

— Мой страж и защитник, — заметила Ник — Только, знаете, зря вы это. У нее ведь голова совсем не варит. Благочестивые дела — пожалуй, единственное, на что она способна. И она совершенно не понимает шуток. Фреди в сто раз быстрее распознала бы убийцу. А о Джиме Лазарусе и говорить не приходится. По-моему, никому еще не удавалось его раскусить.

— А капитан Челленджер?

— Кто? Джордж? Он не видит дальше своего носа. Но зато уж когда увидит — только держись. Если играть в открытую, ему цены нет, Джорджу.

Она сняла шляпку и продолжала:

— Я велела впустить человека, о котором вы пишете. Как это все таинственно! Он будет подключать диктофон или что-нибудь в этом роде?

Пуаро покачал головой.

— Нет, нет, никакой техники. Просто меня заинтересовал один пустячок, и мне хотелось узнать мнение этого человека.

— Ну ладно, — сказала Ник. — Вообще-то презабавная история.

— Вы думаете? — тихо спросил Пуаро.

Она стояла к нам спиной и смотрела в окно, а когда повернулась, на ее лице не осталось и тени обычного вызывающего выражения. Лицо ее по-детски сморщилось, словно от боли: она отчаянно старалась не расплакаться.

— Нет, — ответила она. — Ни капли не забавно. Я боюсь… боюсь. У меня просто поджилки трясутся. А я-то всегда считала себя храброй.

— Так оно и есть, mon enfant[101], мы с Гастингсом восхищены вашим мужеством.

— Уверяю вас! — с жаром воскликнул я.

— Нет, — покачала головой Ник. — Я трусиха. Ждать — вот что самое ужасное. Все время думать: не случится ли еще что-нибудь? И как? И ждать — когда.

— Я понимаю — вы все время в напряжении.

^ — Ночью я выдвинула кровать на середину комнаты. Закрыла окна, заперла на задвижку двери. Сюда я пришла по дороге. Я не могла… ну, просто не могла заставить себя идти парком. Вдруг сдали нервы — и конец. А тут еще это…

— Что вы имеете в виду, мадемуазель?

Она ответила не сразу.

— Да, собственно, ничего. По-моему, это то самое, что в газетах называют перенапряжением современной жизни. Слишком много коктейлей, слишком много сигарет, слишком много всего остального. Просто у меня сейчас какое-то дурацкое состояние. Самой смешно.

Она опустилась в кресло и съежилась в нем, нервно сжимая руки.

— А вы ведь что-то скрываете от меня, мадемуазель. Что у вас случилось?

— Ничего, правда же, ничего.

— Вы мне чего-то недосказали.

— Все до последней мелочи, — с жаром ответила она.

— Насчет случайностей… покушений — все.

— А что же остается?