Убийство в теологическом колледже

– Вряд ли епископ пожелает принять в этом участие, – сказал отец Мартин. – А вы, отец, поддерживаете с ним связь?

– Естественно. Он заедет в среду вечером, так как деликатно предположил, что раньше может быть неудобно. И для нас, и для полиции. Он уже переговорил с попечителями, и у меня почти нет сомнений, что именно он хочет официально сообщить. Колледж закроют в конце семестра. Он надеется договориться и разместить студентов в других теологических колледжах. Вероятно, помогут Каддесдон и колледж Святого Стефана, хотя, конечно, все будет не так просто. Я уже пообщался на эту тему с директорами.

Отец Мартин возмущенно вскрикнул, протестуя, но его старческий голос сбился на унизительную дрожь.

– Но это ужасно! У нас остается меньше двух месяцев. А как же Пилбимы, Сертис, другой персонал? Людей что, собираются выбросить на улицу?

– Конечно, нет. – В голосе отца Себастьяна засквозили нетерпеливые нотки. – Святой Ансельм закроют в конце семестра лишь как теологический колледж, но персонал останется, пока не принято решение, что делать дальше с этими зданиями. Это относится и к персоналу с неполной занятостью. Со мной по телефону связался Поль Перроне. Он с остальными попечителями заедет в четверг. Поль категорично настроен, чтобы в настоящий момент ничего ценного не вывозили ни из колледжа, ни из церкви. Завещание мисс Арбетнот совершенно ясно описывает ее намерения, но юридическая ситуация, бесспорно, будет сложной.

Когда отец Мартин стал директором, ему рассказали про положения завещания. Он не произнес вслух посетившую его мысль: «Мы, четверо священников, станем богатыми людьми». «Насколько богатыми?» – подумалось ему. Он понял, что у него трясутся руки. Бросив взгляд на фиолетовые веревки вен, на коричневые пятна, которые казались, скорее, следами болезни, а не свидетельством преклонного возраста, он почувствовал, как улетучился его и без того скудный запас сил. Он посмотрел на отца Себастьяна, и его осенила внезапная догадка: да, лицо директора было бледным и мужественным, но разумом – поразительно невосприимчивым к самым худшим последствиям скорби и страха – он уже оценивал свое будущее. На этот раз никакой отсрочки и быть не могло. Все, над чем работал отец Себастьян, все, что он планировал, все рухнуло среди ужаса и разгоревшегося скандала. Он выдержит. Но сейчас, наверное, он впервые обрадовался бы, если бы кто-нибудь ему об этом сказал.

Священники молча сидели друг против друга. Отец Мартин подбирал нужные слова, но они все не находились. За пятнадцать лет его ни разу не попросили дать совет, утешить, выразить участие или помочь. А теперь, когда все это было так нужно, он чувствовал бессилие. Но корни этой несостоятельности уходили глубже. Казалось, она сопутствовала всей деятельности священника. Что он дал своим прихожанам, что он дал студентам или колледжу Святого Ансельма? Доброту, любовь, терпимость и понимание… но это стандартная разменная монета для всех людей с благими намерениями. Смог ли он за все время своего служения изменить хоть одну жизнь? Он вспомнил, как нечаянно услышал слова одной женщины, когда уезжал из своего последнего прихода. «Об отце Мартине никто дурного слова не скажет». Теперь они звучали самым убийственным из обвинений.

Спустя мгновение он встал, за ним поднялся и отец Себастьян.

– Хотите, я взгляну на католический обряд, отец, посмотрю, как его можно адаптировать к нашей ситуации? – предложил отец Мартин.

– Спасибо, отец, это было бы весьма любезно, – отреагировал директор.

Он направился к рабочему столу, а отец Мартин покинул комнату, бесшумно закрыв за собой дверь.

14

Первым из студентов должны были опрашивать Рафаэля Арбетнота. Дэлглиш решил, что при этом должна присутствовать Кейт. Молодого человека вызвали, но отреагировал он не сразу, а появился в сопровождении Роббинса лишь спустя десять минут. Дэлглиш немного удивился, что Рафаэль все еще не пришел в себя: он казался таким же шокированным и подавленным, как и во время встречи в библиотеке. Быть может, за этот короткий промежуток времени он яснее представил, в какую опасную ситуацию попал. Юноша передвигался неуклюже, словно старик, и отказался от предложения Дэлглиша присесть. Наоборот, он встал за стулом и ухватился за спинку обеими руками так, что костяшки побелели, сравнявшись в цвете с лицом. У Кейт возникла нелепая мысль, что если она протянет руку и дотронется до кожи или до кудрей Рафаэля, то встретит лишь твердый камень. Контраст между светловолосой эллинской головой и суровой черной церковной сутаной бросался в глаза и выглядел театрально неестественным.

– Все сидевшие вчера вечером за столом прекрасно поняли, и я не стал исключением, что архидьякон вам не нравился, – сказал Дэлглиш. – Почему?

Такого начала Арбетнот никак не ожидал. «Наверное, – подумала Кейт, – он предполагал известный в научной среде сценарий: безобидные личные вопросы, подводящие к более серьезным». Он не сводил с Дэлглиша глаз и молчал.