Убийство в ЦРУ

— Верная примета того, что стареешь. Великое множество всякой всячины больше не имеет значения. Не поймите меня превратно. Свое дело я делаю. В соответствии с суммой жалованья отдаю все, что могу, плюс верность долгу. Хочу в отставку. Мы с Джени купили симпатичный домик с землицей в Западной Вирджинии. Еще годик, и мы туда направимся. У детей все идет как по маслу. Купили себе еще одну собаку. Теперь их три. Нам пятерым: Джени, мне и собачьему трио — надобна Западная Вирджиния.

— Звучит замечательно, Хэнк, — сказала Кэйхилл. — Мне можно уходить?

— А вам нужно?

— У меня назначена встреча за завтраком в Росслине.

— «Назначена встреча». — Он улыбнулся. — Не свидание?

— Нет. Встречаюсь с матерью Барри Мэйер.

— Единственная дочь?

— Да.

— Сурово.

— Да.

— Пошли, я провожу. Глотну свежего воздуха.

Они стояли рядом с ее взятой напрокат красной машиной, Фокс оглядел здание, затем лес, скрывавший от посторонних глаз другие постройки.

— Росслин? Я там провел немало времени.

— В самом деле?

— Ну да. Один из вычислительных центров «Осьминога» перебрался в Росслин. Этот притон нынче наполовину пуст.

Кэйхилл засмеялась, вспомнив об «экскурсоводе», который в свое время говорил то же самое. Она рассказала о нем.

— Я его помню, — откликнулся Фокс. — Он был просто идиот, что, как все мы вскоре поняли, никому не мешает работать здесь. Он стал у нас ходячим анекдотом, и его боссу было велено от парня избавиться. Босс влепил ему за неделю пятьдесят выговоров — вы ж понимаете, что сие означало. Пятьдесят в год — и человек автоматически подлежит увольнению. В общем, хребет ему все-таки сломали. Он ко мне пришел, умолял дать ему последний шанс. Я ему сочувствовал, только он и впрямь был идиотом. Сказал ему, что ничем не смогу помочь, и он отсюда слинял. Теперь он, наверное, четырежды миллионер.

— Наверно. Хэнк, было славно повидаться с вами, припасть к такой основе.

— Я тоже рад был видеть тебя, малышка. И, прежде чем ты ускачешь прочь, выслушай меня внимательно.

Коллетт с изумлением уставилась на него.

— Береги свою прелестную попочку. Дело Барри Мэйер кусается. И «Банановая Шипучка» тоже. Тут бедой пахнет. Смотри, с кем говоришь. «Банановая Шипучка» — это месиво, и любого в него замешанного спустят в унитаз со всей остальною грязною водой. — Хэнк понизил голос. — По «Банановой Шипучке» есть утечка.

— Серьезно?

— И пребольшая. Может быть, поэтому твоей подруги и нет больше с нами.

— Да нет же, Хэнк, нет, она никогда…

— А я и не сказал, что она что-то натворила, только, может, она слишком уж сблизилась с людьми недостойными, понимаешь?

— Нет, но чувствую, что вы не собираетесь продолжать мое обучение.

— Если б мог, продолжил бы, Коллетт. Мне дали под зад, задвинув вверх, помнишь? Кому-надо-знает. Мне уже больше не надо. Будь осторожна. Ты мне нравишься. И помни о Гарри Трумэне. Уж если они смогли облапошить президента Соединенных Штатов, то смогут облапошить любого — даже умненьких, прелестных девочек вроде тебя, желающих только добра.

Фокс поцеловал ее в щеку, повернулся, зашагал прочь и исчез внутри здания, похожего на крепость.

12

— Как хорошо, что ты приехала, — сказала миссис Мэйер, когда они с Коллетт сели за столик у окна в «Александре III», ресторане сразу же за мостом Ки-Бридж, соединявшим Джорджтаун с Росслином. Росслин разрастался быстро. Вид на Джорджтаун и Вашингтон, открывавшийся двум женщинам с высоты вознесенного на крышу ресторана, частично портили недавно построенные конторские и жилые высотные здания.

— Откровенно говоря, я боялась встречи, миссис Мэйер, — призналась Коллетт, водя ногтем по накрахмаленной белой скатерти.

Мелисса Мэйер потрепала Коллетт по руке и, улыбнувшись, сказала:

— Нечего было бояться. Для меня очень много значит, что одна из самых закадычных подруг Барри побеспокоилась о том, чтобы навестить меня. В последнее время мне так одиноко. А сегодня нет.

Эти слова воодушевили Кэйхилл. Она улыбнулась пожилой женщине, изысканно одетой в бледно-голубой шерстяной костюм, белую блузку с кружевами у ворота и норковый палантин. Седые волосы ее были зачесаны назад и стянуты в строгий пучок. Здоровый цвет лица подчеркивала нанесенная опытной рукой косметика. Шею миссис Мэйер охватывала внушительная нитка жемчуга, в ушах покачивались жемчужные серьги с крохотными бриллиантиками. На искривленных артритом пальцах покоились тяжелые золотые и бриллиантовые кольца.

— Я столько всего собиралась сказать, когда вас увидела, да вот…

— Коллетт, тут много не скажешь. Я и раньше при словах, что самое ужасное в жизни — это когда ребенок уходит из нее раньше родителей, никогда не думала ставить их под сомнение. Теперь вот знаю, что это правда. Но еще я верю в то, что каждому на роду свое написано. Детям полагается пережить родителей, только это правило не на скрижалях высечено. Я горевала, я плакала, очень много плакала, пришло время перестать плакать и жить дальше своей жизнью.

Коллетт покачала головой:

— Вы изумительная женщина, миссис Мэйер.