Убийство в Венеции

Мотор дал задний ход, издав звук оглушительного крещендо, быстро прервавшийся; вода вскипела белой пеной под кормовыми винтами, катер мягко развернулся и пристал к деревянным мосткам, спускавшимся с набережной, грубые каменные блоки которой были облеплены зелеными скользкими водорослями. Неподалеку, у других мостков, покачивалось скопище черных гондол с серебристыми форштевнями на тонких шеях — как стая птиц, остановившихся отдохнуть на ночь. Я сошел на берег.

Разместившись в отеле, расположенном за мостом Риально, я позвонил в магазин Леонардо Пичи. Я сознательно отказался от мысли позвонить ему из Стокгольма. Мой телефон наверняка прослушивался, а я не хотел возбуждать ненужных подозрений. Во всем, что касалось моей поездки, я тоже был осторожен: пытаясь уйти от возможных «хвостов», быстро делал пересадки в метро, пока у «Централен» не скользнул в отправлявшийся в аэропорт автобус. Кажется, я проделал все удачно, так как в самолете никто не обращал на меня внимания, а в катере-такси от аэропорта Марко Поло я был единственным пассажиром.

Молодой голос ответил мне по-итальянски, нам удалось понять друг друга, и я выяснил, что магазин открыт и закроется не раньше, чем через час.

Освеженный принятым душем, я шел в сторону площади Формоза узкими и темными переулками, почти такими же, как в Гамластане. Не многие стремились попасть сюда, свернув с туристских оживленных улиц, на которых шикарные магазины щеголяли своим заманчивым выбором. Здесь же усиливалось чувство растворения во времени и блуждания в истории. Переулки порой сужались настолько, что, расставив руки, я мог прикоснуться к шероховатым стенам по обеим сторонам. Вверху в полумраке виднелось сушившееся после стирки белье, похожее на светлые крылья летучей мыши, а окна нижних этажей были закрыты прочными железными ставнями. В скудном освещении следовало быть осторожным, чтобы не упасть. Черный кот прошмыгнул темной тенью через неровную булыжную мостовую, но я не стал трижды сплевывать, хотя, возможно, мне следовало это сделать.

Сразу за старой церковью Санта-Мария Формоза, построенной на фундаменте VII века, находились антикварная лавка и мастерская Пичи. Я пересек открытую площадку, которая раньше использовалась для боя быков. Интересно, как их сюда доставляли? Привозили на гондолах? Давным-давно прошли времена момента истины, когда длинный блестящий клинок вонзался в мощные загривки быков; я же теперь охочусь за другой истиной. Вдоль одной из стен висел длинный желтый транспарант с коммунистическими лозунгами, написанными пламенеющими красными буквами. Что сказали бы старые дожи, будь они живы? Бросать вызов капитализму в сердце Венеции — преступление, которое во времена инквизиции наверняка было бы осуждено строже, чем богохульство и ересь. Пожилая дама прошла мимо с собакой на поводке. Мне стало интересно: видела ли эта собака когда-нибудь дерево? Хотя, конечно, есть фонарные столбы.

Антикварная лавка располагалась в полуподвальном помещении. Когда я нажал на кнопку у входной двери, звонок прожужжал где-то далеко внутри. Леонардо осторожен со своими клиентами — кого попало не впускает.

Щелкнул замок, дверь открылась, и я вошел. В комнате, большей, чем весь мой магазин, повсюду стояла мебель. На одной из стен висели иконы, в застекленной витрине-шкафу поблескивало серебро. На полу лежал длинный красный ковер с синим узором. Персидский? Или, может быть, с Кавказа?

В этот момент драпировка у торцевой стены раздвинулась и ко мне вышел человек. Это был не Леонардо Пичи, этого человека я никогда раньше не видел. Ему было лет пятьдесят, он был крепкого сложения; крашеные, песочного цвета волосы зачесаны назад, на носу — очки с тонированными стеклами. Он был бледен, как будто никогда не покидал полумрака лавки, сидя за портьерой, не выходил на площадь возле старой церкви.

Он без интереса, оценивающе посмотрел на меня, видимо, считал, что на покупателя я не тяну. Турист, говорил его взгляд. Из тех, что приходят «посмотреть» или «спросить». Не из тех, кто покупает.

— Я ищу Леонардо Пичи.

Не отвечая, он выжидающе глядел на меня.

— Леонардо Пичи, — послышалось наконец. — Что вы от него хотели?

— Увидеть его, разумеется, — сказал я нетерпеливо. — Меня зовут Хуман, я антиквар из Стокгольма. У меня с господином Пичи есть общие дела. Я покупаю его мебель.

Взгляд за дымчатыми стеклами очков стал заинтересованным. Он очнулся от своего безразличия.

— Вот как, — сказал он, соображая. — Вы господин Хуман из Стокгольма. Тогда вы просто не знаете… — Он замолк.

Я вопросительно посмотрел на него. Что я должен был знать? Чего я не знал?

— Господин Пичи умер, — наконец сказал он. — Он умер недавно, а я купил магазин. Меня зовут Паолино, Джанни Паолино. — Его протянутая мне рука была безжизненной, холодной.

— Как это ужасно. Я действительно не имел об этом ни малейшего понятия. От чего он умер?

Паолино пожал плечами.