— Вы скрыли, что жили в доме Армстронгов, когда там произошла трагедия. Вы сказали, что никогда не были в Америке.
От Пуаро не скрылось, что девушка вздрогнула, но она тут же взяла себя в руки.
— Это правда, — сказала она.
— Нет, мадемуазель, это ложь.
— Вы не поняли меня. Я хотела сказать: это правда, что я солгала вам.
— Ах так. Значит, вы не будете это отрицать?
Она криво улыбнулась:
— Конечно. Раз вы разоблачили меня, мне ничего другого не остается.
— Что ж, по крайней мере, вы откровенны, мадемуазель.
— Похоже, что мне ничего другого опять же не остается.
— Вот именно. А теперь, мадемуазель, могу ли я спросить у вас, почему вы скрыли от нас истину?
— По-моему, это самоочевидно, мсье Пуаро.
— Но не для меня, мадемуазель.
— Мне приходится самой зарабатывать на жизнь, — ответила она ему ровным и спокойным тоном, однако в голосе ее проскользнула жесткая нотка.
— Вы хотите сказать...
Мэри Дебенхэм посмотрела ему прямо в глаза:
— Знаете ли вы, мсье Пуаро, как трудно найти приличное место и удержаться на нем? Как вы думаете, захочет ли обыкновенная добропорядочная англичанка нанять к своим дочерям гувернантку, замешанную в деле об убийстве, гувернантку, чьи имя и фотографии мелькают во всех английских газетах?
— Почему бы и нет, если вы ни в чем не виноваты?
— Виновата, не виновата... Да дело вовсе не в этом, а в огласке! До сих пор, мсье Пуаро, мне везло. У меня была хорошо оплачиваемая, приятная работа. И я не хотела рисковать своим положением без всякой необходимости.
— Осмелюсь предположить, мадемуазель, что мне лучше судить, была в том необходимость или нет.
Она пожала плечами.
— Например, вы могли бы помочь мне опознать некоторых людей.
— Кого вы имеете в виду?
— Возможно ли, мадемуазель, чтобы вы не узнали в графине Андрени вашу ученицу, младшую сестру миссис Армстронг?
— В графине Андрени? Нет, не узнала. — Она покачала головой. — Хотите верьте, хотите нет, но я действительно ее не узнала. Видите ли, тогда она была еще подростком. С тех пор прошло больше трех лет. Это правда, что графиня мне кого-то напомнила, но кого, я не могла вспомнить. И потом, у нее такая экзотическая внешность, что я ни за что на свете не признала бы в ней ту американскую школьницу. Правда, я взглянула на нее лишь мельком, когда она вошла в ресторан. К тому же я больше внимания обратила на то, как она одета, чем на ее лицо. — Улыбка тронула ее губы. — С женщинами это случается. А потом... Потом мне было не до нее.
— Вы не откроете мне вашу тайну, мадемуазель? — мягко, но настойчиво сказал Пуаро.
— Я не могу. Не могу, — еле слышно сказала она. И вдруг закрыла лицо руками и, уронив голову на стол, заплакала навзрыд.
Полковник вскочил, неловко наклонился к девушке:
— Я... э-э... послушайте... — Он запнулся и, повернувшись, метнул свирепый взгляд на Пуаро: — Я вас сотру в порошок, грязный вы человечишка!
— Мсье! — возмутился мсье Бук.
Арбэтнот повернулся к девушке:
— Мэри, ради бога...
Она встала:
— Пустяки. Я успокоилась. Я вам больше не нужна, мсье Пуаро? Если я вам понадоблюсь, вы знаете, где меня найти. О господи, я веду себя как последняя идиотка! — И выбежала из вагона.
Арбэтнот последовал за ней не сразу.
— Мисс Дебенхэм не имеет никакого отношения к этому делу, решительно никакого, слышите? — накинулся он на Пуаро. — Если вы будете ее преследовать, вам придется иметь дело со мной. — Он поспешил вслед за девушкой и, гордо подняв голову, вышел из вагона.
— Люблю смотреть, как англичане сердятся, — сказал Пуаро. — Они такие забавные! Когда они гневаются, они перестают выбирать выражения.
Но мсье Бука не интересовали эмоциональные реакции англичан. Он был полон восхищения своим другом.
— Друг мой, вы неподражаемы! — восклицал он. — Еще одна потрясающая догадка. Это просто невероятно!
— Уму непостижимо! — восхищался доктор Константин.
— На сей раз это не моя заслуга. Мне и не пришлось догадываться: графиня Андрени сама рассказала мне практически все.
— Каким образом? Не может быть!
— Помните, я просил графиню описать ее гувернантку или компаньонку? Я уже решил для себя, что, если Мэри Дебенхэм причастна к делу Армстронгов, она должна была фигурировать в этом доме скорее всего в таком качестве.
— Пусть так, но ведь графиня Андрени описала вам женщину, ничем не напоминающую мисс Дебенхэм?
— Вот именно. Рослую, рыжеволосую женщину средних лет — словом, до того не похожую на мисс Дебенхэм, что это уже само по себе весьма знаменательно.
А потом ей потребовалось срочно придумать фамилию этой гувернантке, и тут она окончательно выдала себя из-за подсознательной ассоциации. Она, как вы помните, назвала фамилию Фрибоди.
— Ну и что?
— Так вот, вы этого можете и не знать, но в Лондоне есть магазин, до недавних пор называвшийся «Дебенхэм и Фрибоди». В голове графини крутится фамилия Дебенхэм, она лихорадочно подыскивает другую фамилию, и естественно, что первая фамилия, которая приходит ей на ум, — Фрибоди. Тогда мне все стало ясно.
— Итак, она снова нам солгала? Почему она это сделала?
— Опять-таки из верности друзьям, очевидно. Должен сказать, что это усложняет все дело.