Убийство за кулисами

— Насчет реакции, — вмешался Грязнов. — Костя, там будут ребята из спецназа, и не новички в своем деле… Саня, к тебе единственная просьба: строго-настрого накажи своему Померанцеву, чтобы носа туда не совал, а то он у тебя большой любитель шляться с операми на взятия… Помнишь, как ему в последний раз досталось?.. Объясни дураку, что на сей раз там даже оперов не будет, только спецназ!

— Померанцева посажу здесь, в кабинете, и глаз с него не спущу, — усмехнулся Турецкий. — Будет сидеть на телефоне, ждать связи…

…Над столицей нехотя сгущались голубоватые сумерки, завершая яркий и теплый день середины июня.

Ставить свою машину на шереметьевскую стоянку Николай Генрихович Мохнаткин не стал, бросив ее метров за сто до здания аэровокзала. Угонят? Тем лучше! До хельсинкского рейса оставалось сорок минут, регистрация уже должна была быть в самом разгаре. Путь Мохнаткину предстоял неблизкий, засиживаться в Хельсинки он не собирался: конечная цель его путешествия располагалась, можно сказать, на другом конце земли, в давным-давно присмотренном им райском уголке, где никому, включая грозного Куража, искать бывшего главу продюсерской фирмы и в голову не придет…

Николай Генрихович довольно быстро отстоял недлинную очередь, похвалив себя за то, как точно и правильно все рассчитал: он как раз завершил все формальности с регистрацией, когда на его рейс объявили посадку. И, преодолев искушение хлопнуть на дорожку рюмочку коньячку (время еще было), отправился к нужному боксу.

Спустя час с небольшим легкий сине-белый лайнер, среди пассажиров которого находился Николай Генрихович, сделал прощальный круг над шереметьевским взлетным полем и взял курс на северо-северо-запад. Мохнаткин, все еще не до конца осознав, что задуманное им удалось, робко покосился в иллюминатор, за которым небо было не сумеречным, как внизу, а все еще ярко-синим… Впрочем, какой еще Мохнаткин? Никакого Мохнаткина на борту упомянутого лайнера не было. В Хельсинки из российской столицы навсегда отбывал скромный бизнесмен средней руки, некто Николай Борисович Маковец… Что касается господина Мохнаткина, хватятся его пока еще не слишком скоро, а в федеральный розыск объявят спустя сутки, плюс-минус несколько часов… К тому моменту его двойник уже будет находиться на борту совсем другого лайнера, следующего курсом Хельсинки — Лондон…

— Ну вот, пожалуй, и все. — Александр Борисович Турецкий дождался, когда Строганов подпишет свои последние на данном этапе следствия показания, и доброжелательно посмотрел на знаменитого певца. — Теперь, как говорится, если Бог даст, увидимся уже на суде — после того, как поймаем убийцу… Вы, Юрий Валерьевич, понадобитесь там в качестве свидетеля. Желательно, чтобы вы информировали меня, где именно намерены находиться — после гастролей… Думаю, раньше осени дело не завершится.

— Могу заранее сказать, — слабо улыбнулся Строганов, — что наверняка буду в Москве, у нас готовится новая премьера… Правда, не весь состав еще укомплектован, но, думаю, проблема решаема: в молодых и талантливых недостатка нет… Собственно говоря, Струковский успел побывать на госэкзаменах в консерватории, так что это не голословно… Впрочем, извините, вряд ли вам это интересно…

— Ошибаетесь! — Турецкий задумчиво оглядел Строганова, отметив, что за то время, какое им довелось общаться, Юрий заметно похудел и как-то сник…

— Знаете, — Александр Борисович заговорил сочувственно, — моя жена относится к вам, как и большинство музыкантов, с восторгом, не поверите, но все эти недели, приходя домой, я подвергался настоящему допросу: переживала — ужасно! Боялась, что мы совершим непоправимую ошибку с вами…

— Серьезно? — В глазах Юрия вспыхнула слабая искорка признательности. Он вздохнул. — Как говорится, никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь… Поверить не могу, что своим спасением от подозрения я обязан Пуфу…

— Как он, кстати? — усмехнулся Александр Борисович, успевший смириться с тем, что его заслуги все, словно сговорившись, приписывают этому злобному зверюге.

— Вчера — вы не представляете! — теперь в голосе Строганова звучали нотки гордости, — по собственной инициативе прыгнул мне на колени! Поверите — я даже дышать перестал…

— Он что, никогда к вам раньше не ласкался? Ну и котяра!

— Он меня вполне терпел, а это для него уже почти то же самое, что для обычной кошки потереться о ноги и помурлыкать! Понимаете?

Турецкий не понимал. Он вообще предпочитал кошкам собак — в отличие от большинства мужчин. Да и думал он в данный момент о другом.

Строганов, почувствовав, что разговор подходит к концу, поднялся, чтобы попрощаться, но как раз в этот момент Александр Борисович перестал колебаться и заговорил:

— Подождите, Юрий Валерьевич, еще минуту… Вашему Пуфу, конечно, можно выдать медаль за храбрость. Но есть и еще кое-кто в вашем самом близком окружении, оказавший следствию, можно сказать, неоценимую услугу…

Ирина Радова собиралась на репетицию. И, как всегда, мама не выдержала ее часового стояния перед зеркалом и приступила к традиционной нотации: