Убийца

Но самое страшное начинается, когда дети-диабетики становятся подростками, ведь в это время они стремятся осознать себя как личности, понять суть своих отличий от других, вырваться из-под контроля родителей или фигур, их заменяющих. Конечно, не все больные диабетом тинейджеры устраивают бунт именно на медицинской почве. Многие научаются регулировать свои отношения с болезнью самостоятельно.

Другие ведут себя как Эфрен Касагранде.

* * *

В свои двенадцать лет этот «исключительно хрупкий» диабетик должен был брать у себя кровь на анализ по несколько раз в день, а уж контролировать количество и состав поглощаемой пищи ему приходилось с такой дотошностью, какая не снилась и бодибилдеру на пороге соревнований. Диагноз ему поставили в восемь, и до наступления переходного возраста он оставался вполне сговорчивым парнишкой, но потом, когда в крови забушевали гормоны, решил «послать всю эту бодягу на хрен» и не делать вообще ничего.

За полгода перед нашей с ним встречей Эфрен тринадцать раз попадал в отделение интенсивной терапии, где его дважды буквально вытащили с того света.

Его попытался вразумить лечащий врач. Эфрен внимательно выслушал его и заявил, что все понял.

И бессовестно солгал.

Точно так же он реагировал на уговоры матери, двух старших сестер, тетки, которая была сиделкой и пользовалась в семье репутацией медицинского гуру, и, наконец, больничного соцработника Шейлы Бакстер, которая чертовски хорошо знала свое дело и с другими пациентами творила просто чудеса.

Эфрен уверил Шейлу, что все понял и будет вести себя как надо, а через три дня после разговора с ней едва не довел себя до комы.

Она позвонила мне в день его выписки из больницы.

– Найдется время для интересного случая, Алекс?

– Все, с чем ты не можешь справиться сама, должно быть интересным.

Она устало пересказала мне его историю.

– Тебе как, честно сказать? – спросил я.

Она вздохнула.

– Безнадежен?

– Я никогда не теряю надежды, Шейла, но я не кудесник.

– Неужели? А разве психология – это не наука о чудесах? Чары, заклинания, магические ритуалы – разве не это основные инструменты работы мозгоправов? Кстати, Алекс, может, и мне достать мою доску для таро – все равно меньше толку, чем сейчас, от меня уже вряд ли будет.

– Электрическая лампочка, – сказал я.

– Знаю, знаю – она должна сама захотеть стать другой. Это все хорошо, когда мы говорим о детском непослушании в школе. Но у этого парнишки – а он, кстати, большой симпатяга и умница, когда не валяет дурака, – просто нет времени, он со дня на день умрет.

– Я попробую, Шейла.

– О большем я тебя и не прошу. Да, и знаешь еще что? Семья у него не бедная, так что работать даром тебе не придется. – Пауза. – И, кстати, насчет родителей мальчика. Женаты они официально, с этим проблем нет, только вот его отца давно нет дома. Загремел в Пеликанью Бухту, когда Эфрену было три, и просидит там еще лет двадцать.

– Пеликан – место для серийных убийц и бандитских боссов, – сказал я.

– Он как раз из последних. Папа Эфрена имел долю в торговле героином.

– Но тюремные стены бизнесу не помеха, так? Отсюда и платежеспособность семьи…

– Алекс, только, пожалуйста, не говори мне, что совесть не позволит тебе взять эти деньги. Каково бы ни было их происхождение, помощь Эфрену нужна на самом деле, да и его мать, хочешь – верь, хочешь – не верь, женщина хорошая. Долготерпеливая, понимаешь? Да и как мать тоже вполне эффективна – две старшие дочери учатся в колледже.

– А пакетиками с «герычем» мне не заплатят?

Новый вздох.

– Нет, милый, это маловероятно.

– Ну, тогда тебе не о чем беспокоиться. Угрызения совести – это для слюнтяев.

Шейла засмеялась.

– Вот тут Эфрен был бы с тобой согласен. Так что, кто знает, может, вы с ним еще поладите.

* * *

Розалинда Касагранде позвонила мне два часа спустя и записала сына ко мне на первый сеанс на следующее утро. Ровно в назначенное время на стоянку перед моим домом скользнул выкрашенный под золото «Шевроле» с низкой посадкой, с узкими зелеными полосками вдоль кузова и черным ацтекским орлом, распластавшимся по капоту. Двигатель машины еще урчал вовсю, когда дверь пассажира отворилась, оттуда выскользнул тощий подросток в каких-то лохмотьях, почесал задницу в мешковатых штанах цвета хаки и прищурился, глядя на солнце.

Двигатель «Шевроле» продолжал работать. Сильно тонированные стекла надежно скрывали остальных пассажиров машины.

Я стоял у мальчишки на самом виду. Тот смотрел куда угодно, но только не на меня.

Он уже начал поворачиваться ко мне спиной, когда я окликнул его:

– Эфрен?

Неохотный разворот.

– Давай поднимайся.

Он продолжал стоять.

– Или не поднимайся, – добавил я.

У него отвисла челюсть.

– Как?

– Можем и здесь поговорить, какая разница. – Я засмеялся. – Ты стой там, а я – тут, будем перекрикиваться. Отличное, между прочим, упражнение для голосовых связок.

Тут уж он уставился прямо на меня.

– Классная тачка, – сказал я. – Может, когда-нибудь ты сам научишься ее водить.

Он скривил губы.

– Да я уже вожу.

– Здорово.