Он болезненно моргнул. Отвернулся на секунду. Что это у него в глазах, слезы?
– Следишь за моей мыслью, док?
– Я был уже на грани?
Он поставил чашку.
– Ты даже не представляешь, как близко.
Мне казалось, что я неплохо изображаю спокойствие. Во рту был привкус меди, кишки свело от страха.
Эфрен продолжал:
– Рамон – тупой придурок. Вообще-то он должен был рассказать все мне, потому что он никто в… а он вместо этого разболтал человеку, которого это вообще не касалось. Тот сказал еще кое-кому. – Он подался вперед. – А кое-кто – мне.
– Ты пришел, потому что опасность еще не…
– Нет, нет, я пришел к тебе потому, док, что это было чертовски близко, а эта… человек, от которого я все узнал, говорил обо всем так легко, как будто это так, ерунда какая-то. Так что Эффо незачем даже ставить в известность. Как будто… как будто это была шутка, часть игры.
«Эта». Неужели мою жизнь спас постельный разговор?
Вслух я сказал:
– Значит, ты узнал обо всем из частного разговора. – Мой голос прозвучал напряженно.
Он моргнул.
– Мне так жаль, док. Она… этот человек, она просто прикалывалась над тем, как Рамон ходит и всех спрашивает, не хочет ли кто угрохать богатого доктора за тысячу, чтобы он мог удержать себе четыре – работенка, мол, легкая, чувак живет в Беверли-Глен, на самом верху, кругом холмы, никто ничего и не услышит. Для нее это было как… анекдот. Но самое смешное в том, что Рамон уже нашел целых двоих желающих – соревнование из этого устроил, понимаешь? Торговлю развел: кто убьет за девять сотен, а кто за восемь.
Радости свободного предпринимательства.
Вслух я сказал:
– Нормальный процесс – все ищут халяву.
– Не смешно, док.
– Знаю.
– Извини, – сказал Эфрен. – Ты, наверное, делаешь вид, будто ничего не происходит, чтобы эта история тебя не доставала.
– Отличная догадка, друг мой. Только она меня уже достала по самое дальше некуда.
– Прости меня, док, прости. Я ведь даже не слушал путем, что она там болтает, пока она не сказала «Беверли-Глен». Я спросил, что за доктор, она не знает – разговор-то был ерундовый, док. Тогда я позвонил еще кое-кому, сказал, приведи Рамона. И тех двоих тоже. Быстро.
Его лицо напоминало ацтекскую резьбу по камню.
– Мы провели типа собрание. Оказалось, что до дела остался всего один день, они уже готовились поделить деньги.
Мои легкие вдруг стали сырыми и вязкими. Я выдохнул. Выдох отозвался болью в груди.
Эфрен продолжал:
– Я сказал Рамону, что он крупно облажался, придется теперь платить. И поставил его на счетчик.
Я улыбнулся.
– Надеюсь, он усвоил урок.
Касагранде сделал короткий глоток кофе, облизал верхнюю губу.
– Не могу перестать об этом думать. Знаешь, как бывает: мысль застрянет в башке, крутишь ее и так и этак, а она все не уходит, падла. Понимаешь?
– Мозги точит, так еще говорят, – сказал я.
– Точит… да, наверно… раньше у меня так с гребаным Ди было. Думал о нем все время. Пока меня не послали сюда. И ты объяснил мне, что я не придурок какой-нибудь и могу сам контролировать свои мысли.
Он постукал себя пальцем по виску.
– Ты помог мне разобраться с этой парашей. Так что про гребаный Ди я больше не думаю, зато теперь в башке у меня сидит гребаный Рамон. Я хочу спросить, док, если б худшее все-таки случилось, то эта мысль, что, так и сидела бы у меня в башке до конца дней?
«И черви пожирали бы меня».
– Думаю, да.
– Ну, Рамон, падла… – Эфрен прищелкнул языком. – Теперь ты у меня счетчиком не отделаешься, я тебе кое-что посерьезнее припасу.
Он откинулся на спинку кушетки, положил ногу на ногу, свободной рукой изобразил пистолет.
– Это плохая идея, Эфрен.
– Для тебя, может, и плохая, док. А для меня – нет. – Той же рукой он изобразил, как нажимает на спуск. Один, два, три раза. – И никто больше не точит мозги.
Я покачал головой.
– Забудь об этом.
– Не могу, док, – повторил он. – Это было так близко.
– Мы это уладим, Эфрен.
– Чем, пилюлями? Я их и так без конца глотаю.
– Не пилюлями. Ментальными тренировками.
Это прозвучало смешно и легковесно. Касагранде хихикнул.
– То есть ты будешь учить меня не разбираться со своими проблемами? Типа, тренировки? Типа, тут у тебя такой спортзал для мозгов?
– Я могу помочь тебе перестать думать об этом.
– А может, я не хочу переставать, док. Может, я хочу закруглить это дело.
– Может быть. Но лучше не надо, – сказал я.
– Бл… Но почему, док?
– Прежде всего потому, что это неправильно.
Он вытаращил на меня глаза.
– Ты серьезно? Этот козел хотел тебя убить, а ты, значит, его выгораживаешь?
– Он для меня ничто, Эфрен. Если б он напал на меня сейчас, я сделал бы все, что могу, чтобы его прикончить.
– Чем, книжкой бы прихлопнул?
Много лет назад мне довелось убить человека, который пытался убить меня. Уж не знаю, что такое вползло при этом воспоминании в мой голос, но когда я сказал: «Не волнуйся, я тоже могу позаботиться о деле», – Эфрен посмотрел на меня так, словно видел впервые.
– Так в чем проблема, док? Тупого козла надо…
– Мне пришлось бы донести на тебя в полицию.
Его рот сжался в узкую полоску. Веки опустились.
– Ты бы меня сдал? Какого хрена?
– Таков закон.