Убийца

Илья Ильич услыхал этот крик, прибежал в спальню и увидел храпевшую в углу горничную и бесчувственную жену, голова которой свесилась с постели. Он бросился к ней. Больная не приходила в сознание. Ногой растолкал он служанку и послал ее скорее за доктором. Весь дом поднялся на ноги. На дворе начало светать. Принесли лед, терли виски, давали нюхать нашатырный спирт. Только через полчаса, когда явился доктор, удалось вывести больную из продолжительного обморочного состояния. Она несколько раз вздохнула, открыла глаза, но сейчас же опять закрыла их от нестерпимой головной боли.

– Как могли вы оставить жену одну ночью! Верно, она чего-нибудь страшно испугалась, – укоризненно заметил доктор.

– Жена спокойно уснула с вечера, я долго сидел и оставил на смену горничную.

– Вон, негодяйка, – закричал Илья Ильич, увидев Дуню, – вон, чтобы тебя ни минуты не было здесь.

– Простите, барин, я…

Но Илья Ильич не дал ей договорить и, схватив за шиворот, вытолкал из комнаты.

Елена Никитишна медленно приходила в себя, и только через несколько часов сознание совсем вернулось к ней и она, хотя с трудом, могла шепотом говорить.

– Дуня где? – был первый ее вопрос. Илья Ильич очень удивился.

– Зачем тебе Дуня?

– Позовите… Пусть тут сидит…

– Леночка, я прогнал ее, она всю ночь спала и чуть не убила тебя… Я велел приказчику рассчитать ее.

– Что?! Как?! Нет, нет, верни скорей! Она нужна мне, скорей, скорей. Ай, голова! Верни скорей.

– Не раздражайте больную, – шепнул доктор, – исполняйте все, что она приказывает.

Илья Ильич выбежал на кухню.

Старательный приказчик в точности исполнил приказание хозяина и, давно уже рассчитав горничную, выгнал ее из дому.

– Беги, разыщи ее, барыня требует.

– Да где же теперь ее разыщешь? Побегу, попробую.

– Сейчас она придет, – успокоил Илья Ильич жену, вернувшись в спальню.

– Спасибо, – прошептала больная. – Ильюша, худо мне. Пошли опять за священником.

– Полно, Леночка, успокойся! Ты изводишь себя только.

– Нет, пошли, пошли, мне надо, я хочу. Я могу… мо… – Она не договорила и закрыла глаза.

– Слабость очень велика, – заметил доктор, – она страшно измучена и нервы напряжены хуже вчерашнего. Не могу понять, что за причина такого потрясения? Нет ли у нее тайны какой-нибудь от вас?

– Помилуйте! Какие тайны, мы душа в душу живем, она без меня двух шагов никуда не делала!

– Непонятно! Непонятно! Но потрясение страшное. Что-нибудь должно быть! Без причины этого не бывает!

– Право, я меньше вас знаю.

– И давно вы заметили в ней перемену?

– Недели две.

– Ищите причину две недели тому назад! Без причины не могло быть!

– Дуня, где Дуня, пошлите ее ко мне скорей, – прошептала больная.

– Зачем ей эта Дуня? Допросите ее.

– Да где еще взять ее! Я прогнал, а приказчик поспешил! Вот еще горе-то!

– А за священником послали?

– Сейчас придет.

17 Луч спасения

– Что это Ивана Степановича четвертый день нет, – произнес за обедом старик Петухов, – не послать ли справиться, здоров ли он.

– Он сегодня мимо проезжал. Верно, занят, – ответил один из мастеров. – Говорят, он трактир свой продает.

– Продает, – протянул Петухов, – что так?! Он мне ничего не говорил. Может так, зря болтают! У него торговля хорошо идет, расчета нет продавать. Пустое, верно, толкуют.

– Скандалы, драки там все время происходят, мазурики разные собираются, полиция вмешалась, может быть, потому и продает.

– Не слыхал, не слыхал, он сказал бы, скрывать нечего.

– Да ему расчет прямой прикончить! Женится на Агафье Тимофеевне, заводом займется. Что же ему?

– Положим, это верно. Я сам просил его. Кому же как не зятю дела в руки взять. А работы у нас хватит ему по горло! Только все-таки, думается, он сказал бы мне.

– Мало вы его, папенька, знаете, – заметила Ганя. – Вы меня вот корили, что он мне не нравится, а спросите всех ваших мастеров, помощников, служащих, рабочих! Все говорят, что он им не нравится и человек, видимо, не из добрых.

– Правда, Тимофей Тимофеевич, – подтвердили в один голос трое мастеров. – Не пара он Агафье Тимофеевне.

– Поздновато, господа, теперь об этом толковать. Мы пили уж за сговор. Но все же я в толк не возьму, почему может он не нравиться?

– Ходил он тут по заводу, спрашивал нас и сейчас ведь видно, по обращению груб, резок, смотрит исподлобья, спрашивает все только о барыше, а самое дело ему и неинтересно. Разве хороший хозяин так к людям относится? Почему мы преданы вам, готовы день и ночь для вас трудиться? Потому, что вы – человек и человека в другом видите. Цените людей, а такие, как Куликов, только барыш во всем ищут да свой интерес.

– Коммерческий он человек. Теперь только так и деньги нажить можно. Такой век – и винить его за это нельзя.

– Кажется, вы тоже кое-что нажили, а таким коммерческим человеком не были. И Агафье Тимофеевне после жизни в вашем доме трудно будет свыкаться с порядками и понятиями Ивана Степановича…

– Поздно, поздно толковать об этом. Ганя – невеста.

– Мы ведь к слову только. Конечно, ваша родительская воля.

– Ганя сама теперь хочет. Сама приходила просить меня!