Убийца

Елена Никитишна опять покачала головой.

– Я почти уверена, что преступление совершено и Куликов знает все подробности. Я это чувствую. Если это так, то одна лишь каторга примирит меня с совестью. Во всяком случае, одно следствие, самое строжайшее следствие может раскрыть все. Умоляю тебя, поезжай к прокурору.

– Твое желание, Леночка, всегда было для меня законом. Если ты непременно требуешь – изволь.

– Ах, милый, милый… Благодарю тебя. Поезжай скорей, я с нетерпением буду ждать твоего возвращения.

Коркин встал, поцеловал руку жены и вышел. Он был бледен, как полотно, и чувствовал, что ноги его подкашиваются. За тот час он постарел на несколько лет.

Когда муж вышел, Елена Никитишна опустила голову на подушки и закрыла глаза. Она была в эту минуту счастлива, как никогда в жизни! В мозгу ее воскресло счастливое, веселое детство в родительском доме, беззаботные игры на привольных полях Волги, катание в утлом челноке с подругами, песня бурлаков, раскатывавшаяся печальным, заунывным эхом. Со времен этого детства у нее не было светлой минуты в жизни. Сначала мрачная жизнь с болезненным стариком мужем, потом воровские, тайные свидания с возлюбленным, затем ужасное преступление, тяжелым камнем давившее на сердце. Наконец, смерть Серикова и какое-то угнетенное прозябание после. Она не смела никогда думать о прошлом, боялась будущего и тяготилась настоящим. Одна гробовая доска могла, казалось, успокоить ее.

И вдруг… вдруг теперь она счастлива, как была во времена детства. Тяжелый камень сброшен. Мир в душе, надежда на будущее и свобода, свобода совести!

О, как она счастлива!

21 Розыски

Ганя ожила. У нее нашелся, кроме Николая Гавриловича, еще один союзник – совершенно новая личность, появившаяся на их горизонте и случайно попавшая в дом Петухова. Это был начетчик-раскольник филипповского согласия, Дмитрий Ильич Павлов, посетивший Петухова, как бывшего их сочлена, присоединившегося впоследствии к единоверчеству. Петухов порвал все отношения с покинутым им согласием, но Павлов пришел просить его совета по случаю своего тоже присоединения к церкви. Тимофей Тимофеевич очень любезно принял нового знакомого, изъявил полную готовность помочь ему и в первый же визит оставил его обедать. Представляя Дмитрию Ильичу дочь, старик прибавил:

– Поздравить можете. Невеста. Скоро свадьба.

– За кого, позвольте полюбопытствовать?

– За Куликова. Сосед наш, содержатель «Красного кабачка».

Павлов вытянул свою длинную шею, вытаращил глаза и наморщил лоб.

– За кабатчика? – переспросил он.

– Это только название «кабачок», хороший трактир.

Павлов взъерошил свои начинавшие седеть волосы и, сделав самую кислую гримасу, произнес:

– А я слышал, что кабак Куликова – притон всех бродяг и мазуриков Горячего поля, что сам Куликов очень темная личность и что трактир его на днях полиция опечатала.

– Пустяки! Вы верно что-нибудь путаете!

– Может быть, только фамилию Куликова я хорошо запомнил. Это у самой заставы.

– Да, у заставы, только это очень приличное заведение.

– Не смею спорить, но если позволите, я проверю и в следующий раз точно сообщу вам. А позвольте спросить – Агафья Тимофеевна увлеклись верно женихом?

– Сначала он ей не нравился и она слышать не хотела, а потом ничего… понравился… сама теперь свадьбой торопит.

Павлов пристально посмотрел на Ганю и заметил, как она вздрогнула, побледнела и опустила голову.

«Гм! – подумал он, – влюбленные краснеют, а не бледнеют. Нет, тут что-то не ладно».

Вид кроткой, красивой девушки, пугливой, как птичка, робкой и покорной, как дитя, тронул Павлова, и он тут же в душе дал себе слово разузнать, в чем здесь дело.

– Только не могу вот понять: что это с женихом сталось? Вторую неделю не вижу. Посылал справиться, сказали дома нет, – проговорил Петухов после небольшого перерыва.

– Если это тот Куликов, то весьма возможно, что он…

Павлов поперхнулся. Слово «арестован» не сошло у него с языка; все-таки ведь жених. И сказать такое предположение будущему тестю гость не решился.

– Что, что? – спросили в один голос отец и дочь.

– Что… что он уехал или занялся ликвидацией дел после закрытия заведения.

– Нет, помилуйте, разве он уехал бы, не повидавшись и не предупредив нас, – отвечал Петухов.

Павлов и сам понимал, что сказал глупость, но ничего другого он не нашелся сказать. Он продолжал пристально следить за девушкой и видел, как она взволновалась, но это волнение не было беспокойным трепетом влюбленной, боящейся за своего жениха. Совсем нет.

«Э-э… Да не согласилась ли она выйти за жениха под каким-нибудь гнетом, помимо своей воли», – думал Павлов.

– Ганя, – спросил отец, – а где Николай Гаврилович? Я не видал его в конторе и к обеду он не явился. Он ничего тебе не говорил?

– Он в город с утра уехал с образчиками.

– Куда?

– К ротмистру Галкину насчет кавалерийских седел.

– Да, да, он говорил мне. А ты теперь все время на заводе сидишь?

– Я хочу познакомиться, папенька.

– Хорошо, хорошо, но у тебя столько теперь хлопот с приданым; я просил тетку Анну приехать к нам погостить и помочь тебе; мне думается, ты одна не справишься.