Убийца

Затем я выслушал горькую повесть о злоключениях бедной графини. Род ден Лей был одним из самых знатных в Империи, к нему прислушивались и уважали. Вот только был он в лагере «мирных», поэтому с ним периодически случались досадные неприятности. И если раньше они проявлялись больше в торговле, то сравнительно недавно началась и личная травля. Началось с грязи. Внезапно поползли слухи, что этот род замешан во многих не совсем приличных придворных интригах. (В этот момент, опустив глаза, Снежана призналась, что не все эти слухи были ложными.) Дальше было только хуже. Но, спасая свою честь, к тому времени ставший главой рода Чарнок прибыл во дворец и попросил аудиенции у императора.

После этого жизнь стала вроде бы налаживаться, император настолько воспылал доверием к графу, что отрядил его послом в Мардинан. Но, как выяснилось, только для того, чтобы спровоцировать политический скандал с убийством. После возвращения граф впал в немилость и, подозревая неладное, поспешил исчезнуть вместе с семьей, оставив свои владения доверенным людям, но его родственников это не спасло. Погиб младший брат Чарнока, служивший в императорских войсках, его дядя скоропостижно скончался от пищевого отравления. Эх, не нужно было ему грибочками закусывать... Хотя, думаю, даже если бы он объявил голодовку, его бы это не спасло. Сестре, Снежане, повезло больше, если смотреть с этой стороны.

Когда до них с мужем, графом Лисецким, дошли слухи о стремительной убыли в рядах семейства ден Лей, они решили скрыться. Даже успели переправить своих детей подальше от надвигающейся опасности, в руки знакомых. Но ошибкой графа было то, что он слишком увяз в делах своих земель, разбираясь в неприятностях людей, признавших его своим господином. Как стало ясно позднее, неприятности эти были для того и созданы, чтобы задержать семью Лисецких. Когда уже собирали сундуки, пришла грамота с императорской печатью, где говорилось о том, что их признают еретиками и подвергают соответствующему наказанию. Графа казнили сразу же, а его жену и всю челядь заковали в колодки и отправили в каменоломню.

Я очень удивился, почему у графа не оказалось нескольких десятков преданных солдат, которые смогли бы просто пристукнуть тех, кто привез грамоту. Но Снежана тихо ответила, что против полусотни воинов Инквизиции и еще трех десятков императорских латников нужна хотя бы сотня воинов, а подобное в Империи было запрещено специальным указом еще несколько веков назад. Надо полагать, подумал я, чтобы всякие графы и бароны не передрались, выясняя, чей замок крепче. Что ж, вполне цивилизованно, а я еще неразумно считал, что здесь царит дикое Средневековье. Виноват, исправлюсь.

Короче, когда все слуги и сама графиня отправились по дороге к каменоломне, маршрут внезапно изменили, и через несколько десятиц стало ясно, что их вместе с каким-то отребьем под охраной нескольких магов везут совсем не туда. Кончилось дело тем, что вместе со всеми они прибыли в Мараху, где и были подарены в качестве рабов местному вождю. Тот, разумеется, обрадовался подарку, отобрал несколько девушек для себя лично, крепких мужиков отправил на работы, а Снежану вместе с десятком слуг отдал в личное пользование одному из военных вождей в виде извинений за то, что не сможет предоставить тому еще сотню лошадей. После этого их долго везли вместе со всеми степняками в этот лагерь, где Снежана испытала все прелести своего положения.

Как я понял, единственное, что не давало ей сломаться все это время, была гордость. Именно она позволила ей стать своеобразной надсмотрщицей над рабами лагеря и как только можно облегчать их участь. Я понимал, каких усилий ей это стоило и каким образом она получила возможность влиять на военного вождя этого лагеря, но пусть это останется за кадром. Мое уважение к ней, возникшее после ее рассказа, этот прискорбный факт ничуть не уменьшил. Мимоходом я подумал: а если бы ее отправили сюда одну, без челяди, смогла бы она остаться собой, сохранить все то мужество, которое позволило ей это перенести? Но не нашел ответа. Главное, что я понял после ее рассказа, – теперь я должен ей помочь. Просто обязан, иначе упаду ниже плинтуса в собственных глазах. Один факт, что она выдержала жизнь в рабстве, говорил о том, что она достойна жить свободной. И жить хорошо, об этом я позабочусь особо.