Поскольку Бороздин словно окаменел и никакой реакции от него майор Зайцев так и не дождался, он взял инициативу в свои руки:
– Всё! Оформляем Арзаеву в федеральный розыск, а по месту ее рождения, в Надтеречный район Чечни, отправляем группу захвата. Я сейчас же иду к начальнику управления и обо всем с ним договорюсь.
– Не надо, – глухо произнес капитан.
– Чего не надо?! – В голосе начальника отдела стали отчетливо ощущаться элементы истерики.
– Не надо посылать в Чечню спецназ. Серега говорит, – Дмитрий кивнул на своего напарника, – что его осведомитель видел вчера днем Арзаеву на оружейном рынке. Там она закупала боевое снаряжение, а значит, решила остаться в Москве.
– Блин! – взвился Зайцев. – Она хоть по паспорту и русская, по наверняка по крови – чеченка. Мне кажется, здесь пахнет террором! Не передать ли нам это дело в ФСБ?
– Чекисты его не возьмут, поскольку признаков террора пока не наблюдается. – Капитан встал с места, подошел к окну и закурил, выпуская дым в форточку. – Стрелять из этого пистолета могла и не Арзаева.
– А кто же еще?! – в один голос воскликнули Зайцев и Колодков.
– Откуда мне знать? Что мы вообще ведаем о жизни и смерти?
Данная фраза была навеяна недавним разговором Дмитрия с профессором Кругом, но поскольку собеседники Бороздина ничего об этом не знали, они многозначительно переглянулись: не поехала ли у капитана крыша от слишком больших нервных перегрузок?
– Так что ты все-таки предлагаешь делать? – осторожно, как в разговоре с больным, спросил старшего оперуполномоченного начальник отдела.
Дмитрий окинул его вполне, однако, здравомыслящим взглядом:
– Продолжать работать, как обычно, по плану: установить наследников Карнаухова, навестить вечерком Ольгу Агапову и ждать звонка от Новосельцева. Ну а насчет федерального розыска… воля ваша. Но повторяю: очевидно, что Арзаева осталась в Москве или кантуется где-то в области. Для чего же поднимать на ноги службы всей России?
– Ну, хорошо, ребята, действуйте, – нахмурившись, буркнул Зайцев, выходя из кабинета.
Конечно, сведения о том, что Арзаева приобрела глушитель и патроны, а потом ни с того ни с сего застрелила спартаковского фаната, – так, во всяком случае, получалось по всему раскладу, выглядели совершенно потрясающими и не поддавались никакому разумному объяснению, сколько Колодков ни ломал над этим голову.
Но не менее удивительным стало для старшего лейтенанта сообщение сексота Пичуги. Из его слов выходило, что журналист Стае Шумский каким-то неведомым образом связан с убийством Карнаухова и его любовницы.
Осведомитель во всех подробностях поведал оперу о своей беседе с Малаховым и встрече подпольного дельца с неким неизвестным молодым человеком в Измайловском парке. Он сообщил также номер темно-синей «БМВ», на которой незнакомец укатил, и описал его внешность.
Этот номер Колодков хорошо знал – он принадлежал журналисту Станиславу Шуйскому. Внешность газетчика тоже подходила под описание сексота. Правда, усов у Стаса не имелось, но если он устраивал конфиденциальную встречу и хотел сбить Малахова с толку, то мог «ботву» и прицепить.
В качестве косвенного доказательства своих слов стукач предъявил хозяйственную сумку незнакомца, а также портфель и пистолет Малахова. Принадлежность всех этих вещей в принципе несложно было бы идентифицировать по отпечаткам пальцев, но и без того ясно: такая удивительная история могла быть только правдой, поскольку сочинить ее невозможно – никакой фантазии не хватит. Да и сам факт сдачи пистолета осведомителем свидетельствовал, что тот не темнит, а честно отрабатывает свои бабки. Правда, из его слов было неясно: что в конце концов случилось с Малаховым, но это и не выглядело очень уж важным.
Делиться полученной информацией с капитаном Бороздиным, да и вообще с кем бы то ни было Сергей не стал и имел на то свои резоны. Фигура журналиста Шумского никак не вписывалась в двойное и даже тройное, учитывая еще и ликвидацию Арзаевой маньяка, убийство в районе Филевского парка. Стае сам узнал обо всем этом лично от него, Сергея. Дело в том, что у Колодкова с Шумским существовала негласная договоренность: обо всех убийствах, совершенных в округе, опер должен был немедленно, «в любое время дня и ночи», сообщать журналисту. Тот за каждую такую информацию выплачивал Сергею сто баксов.
Вот и вчера рано утром, как только стала известна личность одного из убитых, а именно Константина Карнаухова, Колодков поднял с постели Шуйского телефонным звонком и сообщил ему о происшествии. Причем старшему лейтенанту показалось, что журналиста поразила эта новость. По-видимому, Шуйский знал Карнаухова – тот был известный персонаж столичной светской жизни. Знал, но только и всего.
Вот и выходит, что подставлять ни в чем не повинного журналиста под следственную машину окружного УВД, где из любого, виноватого-невиноватого, душу вынут – кому-кому, а Колодкову об этом хорошо известно! – значит, как любят писать все те же журналисты, зарезать курицу, несущую золотые яйца.