Убийца, мой приятель (сборник)

– Матушка, мне кажется, я вижу отца на пятиакровом поле! – воскликнула девушка, указывая вниз, в направлении фермы.

Пожилая женщина прищурилась и приставила ладонь козырьком к глазам.

– А это ещё что за тип рядом с ним? – спросила она.

– Билл, по-моему.

– Ах, да при чём тут этот недоумок? Я спрашиваю, с кем он разговаривает?

– Никак не разберу, матушка. Он в соломенной шляпе. Адам Уилсон с карьера носит такую же.

– Ну конечно! Как же я сразу не узнала Адама? Что ж, очень хорошо. Мы вернёмся домой как раз вовремя, чтобы повидаться с ним. Негоже будет, если он понапрасну потратит время, а с тобой так и не поговорит. Провались пропадом эта пыль! В таком виде и на глаза приличным людям показаться стыдно.

Та же мысль пришла, должно быть, и в голову дочери. Она вытащила носовой платок и теперь старательно счищала пыль с рукавов и переда юбки.

– Это ты правильно сообразила, Долли. А ну-ка, пройдись ещё по оборкам – там осталось немного. Ты хорошая девочка, Долли, благослови тебя Господь, да только зря стараешься. Его ведь не платье твоё интересует, а мордашка. На платье-то он, поди, и не глянет. А знаешь, дочка, я не удивлюсь, ежели он сегодня к отцу сватать тебя заявился!

– Не мешало бы ему сначала меня спросить, – заметила девушка.

– Но ведь ты же согласишься, когда он спросит, разве нет?

– Я пока не совсем уверена, матушка.

– Ну и дела! – всплеснула руками мать. – Ума не приложу, чего теперешним девкам надобно? Просто ума не приложу! Это тебе в пансионе твоём головку невесть чем забили. Вот когда я в девках ходила, коли к кому сватался достойный человек, то ему прямо отвечали: «да» или «нет», а не держали в подвешенном состоянии, как какую-нибудь полуостриженную овцу. Взять хотя бы тебя – сразу два ухажёра за тобой увиваются, а ты ни одного из них никак выбрать не можешь!

– В том-то и дело, мамочка! – воскликнула Долли, то ли смеясь, то ли плача. – Если бы они не ухаживали за мной сразу вдвоём, тогда я, может быть, нашла что ответить.

– Ты что-нибудь имеешь против Адама Уилсона?

– Ничего, матушка. Но и против Элиаса Мейсона я тоже ничего не имею.

– Да и я, признаться, тоже, зато я точно знаю, который из двух лучше выглядит.

– Ах, хорошо выглядеть – это ещё не всё, матушка. Ты бы послушала, как умеет говорить Элиас Мейсон. А как он стихи читает!

– Вот и отлично – выходи тогда за Элиаса.

– Но у меня язык не повернётся отказать Адаму!

– Ну и ну! В жизни не встречала такую взбалмошную девчонку. Ты как телёнок между двумя копнами сена – то от одной отщипнёшь, то к другой тянешься. А между тем одной на сотню выпадает такая удача, как тебе. Возьми Адама: три с половиной фунта в неделю, уже мастер на каменоломне, а коли повезёт, так и до управляющего дослужится. Да и Элиас зарабатывает неплохие деньги. Старший телеграфист на почте – должность немаленькая. Но нельзя же обоих на поводке водить. Пора остановиться на ком-нибудь одном, а иначе – помяни моё слово – останешься ты вообще на бобах, ежели глупости свои не прекратишь.

– Ну и пусть! Мне всё равно. Никого мне не нужно! И вообще я не понимаю, чего они за мной бегают?

– Такова уж человеческая природа, девочка моя. Мужчинам так положено. А вот если бы они вдруг начали вести себя по-другому, ты бы первая стала возмущаться. Разве не записано в Священном Писании: «Мужчина стремится к женской любви, как искра от костра – к небу». – При этом мать краем глаза глянула на дочку, будучи, похоже, не совсем уверенной в точности приведённой цитаты. – Разрази меня гром, если это не Билл шкандыбает. В Писании сказано, что все мы сотворены из глины, но у Билла это куда заметнее, чем у всех знакомых мне парней!

Они как раз свернули с дороги в глубокую узкую колею, ведущую к ферме. Навстречу им нёсся сломя голову долговязый малый удивительно расхлябанной наружности. Он мчался напрямик неуклюжим галопом подростка, бесстрашно шлёпая жёлтыми безразмерными деревянными башмаками по грязи и лужам. На нём были коричневые короткие штаны и грязная рубаха неопределённого цвета, а довершал туалет красный шейный платок. Старая, потёртая соломенная шляпа сбилась на макушку. Из-под неё выбивались наружу спутанные вихры жёстких тёмно-каштановых волос. Рукава рубашки были подвёрнуты выше локтей, так что лицо и руки парня загорели и огрубели до такой степени, что цветом и текстурой напоминали кору молодого деревца. Услышав звук шагов, он поднял голову и остановился. Голубые глаза, бронзовый загар и тёмный пушок от пробивающихся усов над верхней губой могли бы сделать лицо юноши вполне привлекательным, если бы не застывшее на нём, подобно маске, туповато-вялое, тяжёлое и угрюмое выражение, придающее ему облик деревенского дурачка.

– День добрый, мэм, – проговорил он, коснувшись полей шляпы в знак приветствия. – Хозяин увидал, как вы идёте, и послал, стало быть, меня сказать вам, чтобы вы знали, что он сейчас, значитца, работает на пятиакровом поле.

– Беги назад, Билл, и передай, что мы скоро придём, – сказала женщина, и гонец пустился вприпрыжку обратно через поле, нелепо вскидывая на бегу ноги.