Убийца, мой приятель

Так я посетил дом сэра Томаса Росситера, знаменитого охотника за жуками. Это была моя первая ступень на лестнице успеха, ибо леди Росситер и лорд Линчмер оказались верными друзьями и никогда не забывали, что я помог им в трудную минуту. Сэр Томас находится в больнице, и, говорят, лечение идёт успешно. Но я до сих пор уверен, что, останься я ещё на одну ночь, я бы непременно запер дверь изнутри.

1898

Убийца, мой приятель

– Сорок третьему номеру никак не становится лучше, доктор, – с заметным упрёком в голосе сообщил старший надзиратель, просунувший голову в приоткрытую дверь моего кабинета.

– Ну и чёрт с ним, с сорок третьим номером! – ответствовал я, не отрываясь от свежего выпуска «Австралийского хроникёра».

– А шестьдесят первый жалуется на боли в горле. Неужели вы ничем не можете ему помочь?

– Этот тип и так напоминает ходячую аптеку! – возмутился я. – Он пожирает не меньше половины всей продукции британской фармацевтической промышленности; что же касается его горла, то оно здоровей, чем у нас с вами.

– Ещё поступили жалобы от седьмого и сто восьмого номеров, – продолжил старший, сверившись с записями на голубом листочке бумаги, – но эти двое – хроники, двадцать восьмой вчера отказался работать – заявил, что от поднятия тяжестей у него в боку начинает колоть. Если не возражаете, доктор, я попросил бы вас осмотреть его. Да, ещё с тридцать первым неладно. Это тот самый, что убил Джона Адамсона с брига «Коринф». По ночам с ним такое творится, что никакого сладу, – кричит, стонет, мечется.

– Ну ладно, ладно, схожу посмотрю попозже, – сказал я со вздохом, отложил газету и налил себе чашечку кофе. – Надеюсь, больше у вас ко мне ничего серьёзного нет?

Надзиратель просунул голову в помещение ещё на несколько дюймов и, понизив голос, заговорил конспиративным тоном:

– Прошу прощения, доктор, но я заметил, что восемьдесят второй навроде как простыл и кашляет. Вот вам хороший предлог заглянуть к нему в камеру и поговорить, ежели повезёт.

Чашка кофе застыла у меня в воздухе на полпути к губам, а я в изумлении воззрился на абсолютно серьёзную физиономию тюремного чиновника.

– Предлог? Если повезёт? Да о чём, чёрт возьми, вы изволите толковать, Макферсон?! – воскликнул я в искреннем негодовании. – Разве вам не известно, что, помимо заключённых, я обслуживаю ещё и жителей нашего города и каждый вечер приползаю домой на четвереньках, уставший как собака? А вы позволяете себе навязывать мне дополнительного пациента, да ещё утверждать, что мне нужен предлог для того, чтобы его посетить?!

– Ручаюсь, доктор, он вам понравится, – настаивал Макферсон, успевший к этому времени просунуть в дверь ещё и плечо. – История этого парня заслуживает внимания, если только вам удастся его расшевелить, хотя он по натуре не из тех, кого можно назвать разговорчивыми. А может, вы просто не знаете, кто такой восемьдесят второй номер?

– Не знаю и знать не желаю! – отрезал я в полном убеждении, что надзиратель пытается навязать мне в качестве знаменитости какого-нибудь местного подонка.

– Его фамилия Мэлони, – сказал Макферсон. – Тот самый, что согласился выступить королевским свидетелем в деле об убийствах в Блюмендайкском каньоне.

– Не может быть! – От волнения я поставил чашку обратно на стол, так и не донеся её до рта. Это имя было мне хорошо знакомо. Я слышал о череде безжалостных убийств и даже читал очерк об этом деле в одном из лондонских журналов задолго до переезда на жительство в колонии. Я припомнил, что по степени жестокости описанные преступления превосходили деяния таких печально знаменитых извергов, как Берк и Хейр, а также тот факт, что один из главарей банды спас свою шкуру, согласившись дать на суде показания против своих подельников. – Вы уверены? – спросил я уже чуточку спокойней.

– Ещё бы! Это Мэлони, можете не сомневаться. Главное – разговорить его, доктор, а уж потом вы такое услышите, что и во сне не приснится. С таким малым стоит познакомиться поближе, и это ещё скромно сказано! – добавил он с ухмылкой, после чего вобрал голову в плечи, прикрыл дверь и исчез, оставив меня заканчивать завтрак в одиночестве и размышлять о только что услышанной сногсшибательной новости.