Убийца, мой приятель

В то утро, с которого начинается наш рассказ, управляющий поместьем получил из замка распоряжение, в котором не было ничего из ряда вон выходящего: следовало подобрать для господской службы двух крепких молодых парней на конюшню и молодую девку в каштелянскую. Повинуясь этому приказу, изрядное число самых красивых крестьянских юношей и девушек Ольгогродского повета собралось на широкой аллее, ведущей к замку. Некоторых провожали опечаленные, плачущие родители, в чьих сердцах, однако, теплилась робкая надежда: «Быть может, выберут не моё дитя?»

Когда всех завели во двор, из замка вышел сам граф Рожинский в сопровождении домочадцев, дабы лично произвести смотр подросшему поколению своих подданных. Это был маленький неприметный человечек лет пятидесяти, с глубоко посаженными глазами и насупленными бровями. Его жена – чрезвычайно дородная дама примерно тех же лет – отличалась на редкость вульгарной внешностью и громким, сварливым голосом. Её жалкие попытки подражать манерам и осанке истинных аристократов выглядели просто смешно. Надо отметить, что оба супруга были полны решимости пробиться в высшее общество, невзирая на собственное весьма сомнительное происхождение: отец «сиятельного» графа Рожинского был простым камердинером. На службе у знатного вельможи, сделавшего его своим фаворитом, папаша сумел скопить достаточно денег, чтобы унаследовавший их сынок смог приобрести обширное поместье в Ольгогродском повете, а вместе с ним ещё тысячу шестьсот человеческих душ в безраздельную собственность. Власть его над крепостными была абсолютной. Если же, доведённые барским гнётом до безумия, они осмеливались проявлять непокорность – горе таким смельчакам! Их ждали сырые, зловонные подвалы, где прикованные за руку узники могли годами томиться, не видя солнечного света, постепенно забываемые всеми, за исключением тюремщика, ежедневно приносившего им кружку воды и заплесневелый сухарь.

Кое-кто из стариков поговаривал, что Савва, отец молоденькой девушки, пришедшей теперь к замку вместе с пожилой женщиной и стоящей первой в ряду своих сверстниц, также заточён в подземную темницу. Этот Савва всегда крутился возле графа. Рассказывали, что граф привёз его из какой-то далёкой страны вместе с маленькой дочкой, осиротевшей со смертью матери. Савва отдал девочку на воспитание пожилой чете, что присматривала за пасекой в лесу близ замка, и иногда навещал её. Но вот однажды он не пришёл и больше уже не появился. Напрасно лила слёзы маленькая Анелька, тщетно вопрошая: «Где мой отец?» Отца она больше не увидела. В конце концов прошёл слух, что Савва был послан куда-то далеко с крупной суммой денег и там сделался жертвой разбойников. В девять лет даже самая тяжёлая потеря забывается быстро. Не прошло и полугода, как Анелька перестала горевать. Приёмные родители были добры к ней и любили девочку как родную дочь. Им и в голову не приходило, что Анельку могут забрать прислуживать в господский замок, да и у кого хватило бы совести отнять единственное чадо у семидесятилетних стариков?

В тот день она впервые очутилась далеко от дома. С любопытством она разглядывала всё, что попадалось на глаза, в особенности девушку, с виду – свою ровесницу, в удивительно красивом наряде, и юношу лет восемнадцати, который, судя по плётке у него в руках, только что вернулся с верховой прогулки. Молодой человек расхаживал взад-вперёд, разглядывая выстроенных перед ним в шеренгу крестьянских парней. Наконец он отобрал двоих, и их сразу увели на конюшню.

– А я выбираю вот эту девушку, – заявила его сестра Констанция Рожинская, указывая на Анельку. – Она здесь самая красивая, а я терпеть не могу рядом с собой дурнушек.

Вернувшись в гостиную, Констанция распорядилась, чтобы Анельку отвели в её апартаменты и отдали под присмотр мадемуазель Дюфур, камеристки-француженки, совсем недавно выписанной из Одессы, где она служила в салоне модной одежды. Несчастное дитя! Когда её оторвали от приёмной матери и стали уводить прочь, она с пронзительным воплем вырвалась из рук барских слуг, бросилась к старой женщине и судорожно обхватила её стан, но была безжалостно оторвана вновь, и только граф Рожинский вполголоса поинтересовался:

– Это её дочь или внучка?

– Ни то, пане, ни другое, – ответил один из слуг, – всего лишь сиротка, взятая на воспитание.

– Кто же тогда отведёт старуху домой? По-моему, она совсем слепая.

– Я сам, пане, отведу её, – сказал слуга, склоняясь до земли. – Я позволю ей держаться за стремя моего коня, а когда она окажется в своей хижине, пускай дальше её муж о ней заботится.

Высказавшись на сей счёт, слуга отошёл к остальной челяди и присоединился к толпе собравшихся во дворе замка крестьян. Но доставлять старуху домой пришлось двоим; с ней случилась истерика, а потом она потеряла сознание, и её едва удалось вернуть к жизни.