Темре заказал вторую чашку двойной кавьи, на этот раз с тремя ложками сахара. Сейчас он медленно, смакуя, выпьет ее, расплатится с хозяином, а потом неспешно спустится по истертым каменным ступенькам на улицу Стейго Кальмароборца, прогуляется вдоль канала с таким старым, что он уже крошиться начал, барельефом на парапете, изображающим историю Стейго и Царя Кальмаров. А потом неплохо бы зайти в магазинчик иллюзий на улице Вернувшихся Кораблей и справиться насчет новой рамги Ким Энно. Хотя определенно еще рано, сказали же – в конце месяца. Но почему бы не завернуть туда по дороге?
Хозяин, в свою очередь, поглядывал на этого утонченно культурного гронси с нарастающим раздражением: нет бы обед заказал, так он рассиживает и кавью еле цедит, словно барышня в гостях! Выглядит порядочным господином, а жрать не хочет – никакой прибыли с такого клиента. Разве что взять с него за кавью втридорога…
Ни тому ни другому не суждено было осуществить свои планы.
Вначале изменился характер шума: вместо обычного дневного гула, свидетельствующего о деловитой и благополучной людской суете, – вопли, грохот, визг, звон бьющегося стекла, надрывный собачий лай. Сразу вслед за этим стало темновато, как будто на солнце наползла туча.
Подняв взгляд, Темре увидел, что у тучи этой имеется отвислое грязновато-белое брюхо, как будто вырезанные из мутного льда плавники с черными шипами и несколько пар суставчатых конечностей с клешнями. Величиной это непотребство было с полтора дома, а то и побольше, и заслонило зажатое меж двух рядов крыш небо, враз погрузив улицу в тень.
Рыба-палач. Самые крупные из выловленных экземпляров достигают в длину трех бутов, или же трех локтей, как выражаются по старинке на Гронсийских островах. Обитает рыба-палач в шельфовых водах умеренного пояса. В водах, а не среди облаков! Зато каких только небылиц о ней не плетут, послушаешь – нервный озноб пробирает. Ага, особенно если слушатель способен представить себе последствия такого сочинительства…
Вот оно, последствие. Плывет по небу, застя солнце, в одной клешне болтается белая тряпка – сорванная с подвернувшегося балкона простыня, в другой зажата откромсанная человеческая рука. Последнее скверно. Не только потому, что жаль беднягу: если морок успел кого-то убить и отведал крови, это придает ему сил – тем труднее будет с ним сладить.
Закончилась «фаза полного покоя». Хаддейна проснулась.
Проглотив остатки кавьи, Темре поставил чашку и поднялся из-за столика, вытаскивая из внутреннего кармана маску. В свернутом виде она была похожа на съежившуюся в комок медузу, в расправленном облепляла лицо и переднюю часть шеи. В первый момент ее обладатель выглядел как комедиант, которого ткнули физиономией в желе, но потом на пластичной белой субстанции проступали руны, как будто нанесенные черной и алой тушью, и зрелище приобретало более пристойный вид.
Маска убийцы наваждений – это не только средство защиты, прикрывающее лицо и горло. Это еще и рабочий инструмент, позволяющий распознать морок и определить его основные характеристики.
Чудовищно громадная и при этом неподвластная силе тяготения рыба-палач в «распознании» не нуждалась. Сразу ясно, что она собой представляет, – этот возникший из ничего ужас, едва не задевающий брюхом трубы и флюгера, не чем иным, кроме как воплотившимся мороком, быть не мог.
Благодаря маске Темре разглядел, что ее плотность неоднородна, колоссальная туша как будто слеплена из разных кусков. Местами она была с виду вполне настоящая, а местами полупрозрачная – на таких участках сквозь нее просвечивали всполошенные птицы и похожие на маленьких дракончиков трапаны, небо в дымных разводах, солнце, которое никуда не делось, хотя сперва напрашивалась догадка, что рыба-палач его проглотила.
Коллективное исчадие. Это и хорошо, и плохо: с одной стороны, у такого морока немало уязвимых точек, с другой – чем больше народа влило в него свою силу, тем тяжелее с ним справиться.
Поднос с кружкой пива и тарелкой пряной ухи вывалился из рук хозяина «Крабьего пира», осколки разлетелись по полу, штаны и фартук забрызгало, но он ничего не замечал, оторопело уставившись на морское страшилище, нависшее над улицей. Потом опомнился и попятился к двери в подсобку, еле переставляя одеревеневшие ноги. Взгляд упал на преобразившегося гронси: на лбу и на щеках руны, вместо глаз тоже руны… Так вот что это за гость!
Повезло… Вернее, не повезло, что сюда пожаловал треклятый морочан, чтоб тем, кто вызвал его к жизни, до конца дней считать гроши, но зато подфартило, что этот парень оказался убийцей наваждений. Такому гронси можно все простить, даже то, что он не венгос, лишь бы свое дело сделал. Хозяин решил, что, пожалуй, не возьмет с него денег за кавью, пусть только не оплошает и развоплотит окаянную рыбину до того, как та успеет причинить ущерб заведению.