Убийца по прозвищу Англичанин

Вошли два охранника. Габриель решил, что настало время для нового избиения. А они вместо этого осторожно сняли с него наручники и следующие десять минут промывали и бинтовали его раны. Они действовали с нежностью гробовщиков, убирающих покойника. Распухшими глазами Габриель смотрел на то, как вода в умывальнике становилась розовой, а потом ярко-красной от его крови.

– Проглоти эти таблетки.

– Цианистый калий?

– Это от боли. Почувствуешь себя немного лучше. Ты уж нам поверь.

Габриель так и поступил, не без труда проглотив таблетки. Ему разрешили несколько минут посидеть. Довольно скоро пульсация в голове и конечностях стала ослабевать. Он знал, что она еще не прекратилась – лишь ненадолго отпустила.

– Готов встать на ноги?

– Это зависит от того, куда вы меня поведете.

– Да ладно, мы тебе поможем.

Каждый осторожно взял его за руку выше локтя, и вместе они подняли его.

– Ты можешь стоять? Можешь идти?

Габриель выставил правую ногу вперед, но мускулы бедра так свело, что нога подогнулась. Охранники сумели подхватить его, прежде чем он снова упал на пол, и почему-то очень по этому поводу забавлялись.

– Шагай медленно. Маленький мужчина – маленькие шажки.

– Куда мы идем?

– Это сюрприз. Но больно не будет. Мы обещаем.

Они вывели его за дверь. Перед ним расстилался коридор, длинный и белый, словно туннель с мраморным полом и сводчатым потолком. В воздухе пахло хлорином. Должно быть, они были недалеко от бассейна Гесслера.

Они двинулись вперед. Первые два-три ярда Габриелю требовалась вся их помощь, но постепенно, по мере того как медикаменты начали циркулировать по его телу и он стал привыкать к вертикальному положению, он стал продвигаться вперед, тяжело шаркая ногами, но без помощи, – так продвигается пациент, совершающий первую после операции прогулку по палате.

В конце коридора была двойная дверь, а за ней – круглая комната футов в двадцать поперек с потолком в виде купола. В центре комнаты стоял маленький пожилой мужчина в белом халате; лицо его скрывала пара очень больших солнцезащитных очков. Когда Габриель приблизился к нему, он протянул тощую, всю в красных венах руку. Габриель не притронулся к ней.

– Приветствую вас, мистер Аллон. Я так рад, что мы наконец можем познакомиться. Я Отто Гесслер. Пройдемте со мной, пожалуйста. Тут есть несколько вещей, которые, я думаю, вам понравятся.

За его спиной открылась другая двойная дверь – медленно и беззвучно, словно у нее были хорошо смазанные автоматические петли. Габриель двинулся вперед, и Гесслер дотронулся до него и положил свою костлявую руку на плечо Габриеля.

Тут Габриель понял, что Отто Гесслер слепой.

45 Нидвальден, Швейцария

Перед ними был похожий на пещеру величественный зал со сводчатым потолком, напоминавший Музей д'Орсей. Сквозь стекло наверху струился искусственный свет. Из зала в каждую сторону ответвлялись коридоры, которые вели в комнаты, увешанные бесчисленными картинами. Под ними не было дощечек с названиями, но натренированный глаз Габриеля сразу уловил, что каждая комната посвящена чему-то определенному: итальянцы пятнадцатого века; голландцы и фламандцы семнадцатого века; французы девятнадцатого века. Галерея за галереей составляли этот частный музей, набитый утраченными европейскими мастерами. Впечатление было ошеломляющим, хотя явно не для Гесслера, – Гесслер-то не мог ничего из этого видеть.

– Мне жаль, что вам пришлось столько вытерпеть от рук моих людей, но, боюсь, вам надо винить в этом только себя. Вы совершили большую глупость, приехав сюда.

У него был скрипучий голос, сухой и тонкий, как пергамент. Рука, лежавшая на плече Габриеля, была невесома, словно дыхание воздуха.

– Теперь я понимаю, почему вам так хотелось заткнуть рот Аугустусу Рольфе. Сколько их у вас?

– Честно говоря, даже я теперь уже не знаю.

Они прошли в другую комнату – испанцы пятнадцатого века. Охранник в синей куртке лениво вышагивал взад-вперед, словно хранитель музея.

– И вы ничего из этого не можете видеть?

– Нет, боюсь, не могу.

– Зачем же хранить их?

– Я считаю себя как бы импотентом только потому, что я не способен ложиться в постель с женой, но это вовсе не означает, что я готов отдать ее тело другим.

– Так вы женаты?

– Достойная восхищения попытка, мистер Аллон, но в Швейцарии право на интимность очень священно. Можно сказать, что я довел его до крайности, но так я решил строить свою жизнь.

– Вы всегда были слепым?

– Вы задаете мне слишком много вопросов.

– Я приехал, чтобы предоставить вам возможность покончить с этим делом, но теперь я вижу, что вы никогда на это не пойдете. Вы Герман Геринг двадцать первого века. Ваша алчность не знает границ.

– Да, но в противоположность герру Герингу, которого я хорошо знал, я не повинен в воровстве.

– А как вы это назовете?

– Я коллекционер. Это особая коллекция, частная, но все-таки коллекция.

– Я не единственный, кто знает об этом. Об этом знает Анна Рольфе и моя служба. Вы можете меня убить, но со временем найдется кто-то, кто обнаружит, что вы схоронили здесь.

Гесслер рассмеялся сухим, без веселости, смехом.