Читаем Убийца рядом со мной. Мой друг – серийный маньяк Тед Банди полностью

У меня была маленькая собачка, которая громко залаяла при виде него. «Полицейский» сказал, что в мой дом зашла сбежавшая девушка с длинными волосами и что ему сообщили соседи (хотя напротив меня ни одного дома, только огромная парковка перед церковью), неопределенным жестом указав куда-то через улицу.

Волосы у меня были накручены на бигуди и скрыты под специальным капором, и я ответила: «Ну, у меня длинные волосы, но я не беглянка – я здесь живу». Он настойчиво продолжал рассказывать про беглянку, про длинные волосы, но моя собачка продолжала сходить с ума, и мне просто захотелось закончить весь этот разговор. Я сказала, что он ошибся, и закрыла дверь. Отъезжающей полицейской машины я так и не увидела. Это было странно».

Беттина написала, что долгие годы не вспоминала оба эти случая, пока не прочла статью о Теде Банди с его фотографиями.

«О боже, – прознесла я. – И до меня дошло, что из школы домой меня подвез Тед Банди. Не сомневаюсь, именно так и было. И я вспомнила ночной инцидент с «полицейским» без машины и поняла, что это тоже был он. Он явно за мной следил.

Это было так давно, что не стало для меня потрясением, но я подумала, не будь у меня в волосах бигуди или не залейся собака бешеным лаем, все могло сложиться иначе – и я могла бы стать еще одним именем в его списке».

Мне продолжают приходить электронные письма от женщин, в семидесятые живших в штате Вашингтон. Еще больше их я получу после выхода этого обновленного издания. Некоторые женщины примут за Банди напугавшего их мужчину ошибочно. Как правило, эти письма мне удается отсеять по указанным в них датам и местам. Пишут мне и читательницы с буйным воображением. Такое я тоже обычно замечаю. Однако в корреспонденции будет и немало описаний действительных происшествий.

Не вызывает у меня сомнений и воспоминания женщины, в 1974 году студентки колледжа в Солт-Лейк-Сити. В город мормонов Тед переехал из Сиэтла для поступления в юридическую школу. Тереза с еще несколькими студентками арендовала большой дом, похожий на тот, что снимала близ Вашингтонского университета Линда Энн Хили, пропавшая в январе того же года.

«Той осенью мы заметили вуайериста, подглядывавшего за нами в окна, – писала Тереза. – Сначала нам только казалось, что кто-то подсматривает, а потом мы увидели его за окном внизу. Мы поняли, что как минимум некоторое время кто-то находился в гараже».

Когда Тереза и ее соседки по дому в конце концов увидели подсматривающего мужчину, стоявшего в темноте за кустами, все они запомнили черты его лица.

«Полиции не удалось найти ничего, что помогло бы его опознать, – вспоминала она. – Нам сказали быть очень осторожными и запирать двери. Но когда в ноябре похолодало, мы услышали звуки, идущие из подвала. Хуже всего было в то утро, когда мы обнаружили, что кто-то испражнился прямо под окном, через которое парень за нами подглядывал. Но после этого он ушел и не вернулся».

Когда летом 1975 года детективы округа Солт-Лейк арестовали Теда Банди, его фотографию поместили в газетах от Солт-Лейк-Сити до Сиэтла. Тереза с подругами его узнали. Этого мужчину они видели в окне, он оставил в подвале пустые консервные банки из-под тунца, и наверняка именно он испражнился у них во дворе.

За эти годы я получила много писем и электронных писем из Юты. Были у меня и сообщения из куда более отдаленных районов. Учитывая, что Тед Банди часто путешествовал по Америке и Канаде, некоторые воспоминания тридцатилетней и большей давности вполне могут быть правдой, независимо от того, откуда они пришли. Известно, что Тед ездил в Новую Англию, Пенсильванию, Мичиган, Чикаго. Он путешествовал по всему Восточному побережью, бывал в Орегоне, Калифорнии, Айдахо, Колорадо, Юте, Джорджии и других штатах. Иногда его поездки были связаны с участием в кампаниях Республиканской партии. Иногда носили частный характер.

Я никогда не отвергаю письмо только потому, что оно пришло с другого конца страны, – я знаю, что в тот или иной момент Тед Банди вполне мог там быть.

В апреле 2007 года я получила электронное письмо от женщины по имени Шивон. Содержание его мало отличалось от массы получаемой мной корреспонденции «Видевшие Банди», но Шивон живет в Нью-Джерси.

«В семидесятых мне было шестнадцать, – писала она. – Я жила в Линдене, Нью-Джерси. От автострады № 1 до Вуд-авеню я ездила на 44-м автобусе. Работала я в магазине проката свадебной одежды. Только прочтя вашу книгу, я поняла, что каталась с Тедом Банди. Шел проливной дождь, зонт у меня вывернуло наизнанку, и я промокла насквозь. Загорелся красный, остановился «Фольксваген» золотого цвета, и водитель опустил стекло. За рулем сидел красивый хорошо одетый мужчина. Он сказал мне: «Садись! Ты промокла. Все хорошо».

Я была осторожна и обычно так не поступала, но в тот раз я промокла и мне было холодно. У меня мелькнула мысль: «Странно, такой милый, хорошо одетый мужчина. Такому бы сидеть за рулем «Линкольна» или чего-то в этом роде».

Перейти на страницу:

Похожие книги

1937. Трагедия Красной Армии
1937. Трагедия Красной Армии

После «разоблачения культа личности» одной из главных причин катастрофы 1941 года принято считать массовые репрессии против командного состава РККА, «обескровившие Красную Армию накануне войны». Однако в последние годы этот тезис все чаще подвергается сомнению – по мнению историков-сталинистов, «очищение» от врагов народа и заговорщиков пошло стране только на пользу: без этой жестокой, но необходимой меры у Красной Армии якобы не было шансов одолеть прежде непобедимый Вермахт.Есть ли в этих суждениях хотя бы доля истины? Что именно произошло с РККА в 1937–1938 гг.? Что спровоцировало вакханалию арестов и расстрелов? Подтверждается ли гипотеза о «военном заговоре»? Каковы были подлинные масштабы репрессий? И главное – насколько велик ущерб, нанесенный ими боеспособности Красной Армии накануне войны?В данной книге есть ответы на все эти вопросы. Этот фундаментальный труд ввел в научный оборот огромный массив рассекреченных документов из военных и чекистских архивов и впервые дал всесторонний исчерпывающий анализ сталинской «чистки» РККА. Это – первая в мире энциклопедия, посвященная трагедии Красной Армии в 1937–1938 гг. Особой заслугой автора стала публикация «Мартиролога», содержащего сведения о более чем 2000 репрессированных командирах – от маршала до лейтенанта.

Олег Федотович Сувениров , Олег Ф. Сувениров

Документальная литература / Военная история / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное