У него борода скобой, так он ее каждое утро ровняет, а писарь для этого теплую воду в чайнике приносит. Как в настроении, говорит писарю: "Борис Иванович, а где у нас теплая водичка?" Но как злой: "Писарь, бегом за водой!" А недавно писарь воду в чайниках перепутал -- он еще носит холодную умываться заместителю. Что там было!..
-- Не повезло, выходит, писарю, -- вздохнул другой десантник. -- Уж лучше на передовой, чем вот так прислуживать. Черт знает, что командиру в голову взбредет. Угадай, попробуй.
-- Уважение должно быть к рядовым, -- сказал начавший разговор. -- Я знаю старшину, который нашего брата кроме как хлебожуями, не называет. Это же унижение. Видите ли, нервы у него не выдерживают!..
-- Я на днях письмо из дома получил, пишут, что дядька повесился, -- встрял в разговор еще один десантник. -- Хороший дядька был, двое ребятишек остались.
-- С чего повесился? -- спросил кто-то.
-- Без работы остался. Семью кормить нечем было.
-- Не дело, конечно, вешаться, а с другой стороны -- как еще поглядеть. Детей-то кормить надо, а чем? Нет, мужику без работы нельзя.
-- Когда в армию провожал, помню, говорил: охраняй Отечество! Вот я охраняю, а его уже нет...
Его перебил голос глухой, простуженный:
-- У нас один в тюрьме не раз сидел. За человека не считали, а тут торговлей занялся и пошел, пошел... Женился, дом отгрохал, "джип" купил. Его девчонку спрашивают: "На чем ездить будешь?" -- "На дзипе", -- говорит. -- "А купаться где станешь?" -- "В шауне". Говорить еще не научилась, а подавай ей "джип", сауну.
-- Не всем же торговать, -- вздохнул тот, у которого дядька повесился. -- У нас кто торгует или при власти, тот и живет. Потому и люди стали дерганые.
-- Мы не лучше, -- ответил простуженный. -- Мне дед говорил, что с Отечественной мужики вернулись добрые, потому как все едины были. Нет, и тогда попадались психи, но не столько, сколько сейчас.
-- Вот-вот! Тогда именно все были едины, вместе тяготы переносили. А теперь одни на дурничку миллионы "зеленых" хапнули, им отдали газ, нефть, заводы. Зато такие, как мой дядька, подыхать с голоду должны. На них, выходит, наплевать. Потому и воевать настроения никакого нет...
Простуженный голос сокрушенно добавил:
-- Как же мы все низко пали! Во всем, за что ни возьмись.
В разговор вмешался кто-то еще.
-- Мы не пали, нас сознательно опустили, причем так, что ниже некуда. Работы нет, жрать нечего, да что за жизнь пошла!..
В палатку, откуда слышался разговор, видно, зашел командир. Десантник, говоривший про миллионы "зеленых", подал команду:
-- Встать, смирно!
-- Вольно, вольно. Сидите. Ты, Федоров, опять небось антимонию разводишь?
-- Никак нет, товарищ сержант. Про наступление толковали.
-- Откуда знаешь про наступление?
-- Так если вы нас не ругаете -- значит быть наступлению.
-- Шустрый ты, однако, Федоров. И языком трепать умеешь. Так вот, возьмите с Деревянкиным лопаты и пошли покажу, где надо яму выкопать.
-- Никак хоронить кого-то?
-- Не "кого", а "чего". Мусор, отходы всякие. Мы не должны оставлять после себя... -- Петр уже не услышал, что же нельзя оставлять после себя. Он задремал.
Вздрогнул, когда подошел и присел Дворкин. Кроме них в палатке никого не было.
-- Скажи, у тебя страх есть? -- тихо спросил он Петра.
-- Есть маленько.
-- У меня тоже. Раньше не было, да и не думал я об этом. Только сейчас дошло, почему мать так не хотела, чтобы я попал в Чечню.
-- Даст Бог, пронесет и в этот раз.
-- Спасибо, что правильно понял, -- Дворкин пожал руку Петру; а как только стало светать, разведгруппы выдвинулись на исходные позиции.
Ждали поддержки с воздуха. Будет два захода вертолетов. После первого группы должны незаметно вклиниться на территорию, занятую боевиками; после второго -- углубиться в тыл противника. Ожидание томительное, нервозное. Наконец в воздухе послышался гул, и вертолеты начали обрабатывать предполагаемые опорные пункты противника. За пять минут до окончания бомбардировки разведгруппы рассредоточились и бесшумно двинулись вперед. У каждого разведчика своя задача. Место сбора перед возвращением обратно в полк определено.