Пришла классная руководительница Александра Михайловна. Щеки красные, светлые волосы сзади перехвачены резинкой. Все зашевелились, освобождая ей проход к Петру. Он смущенно привстал с дивана. Подойдя ближе, Александра Михайловна оглядела Красавина. Разговор в комнате стих.
-- Ну вот, Петя, -- сказала ласково, -- настал и твой черед послужить Родине. Помнишь, что я на выпускном говорила? -- Петр кивнул головой. -- Я рада, что твоя мечта начинает сбываться. Не забывай, прошу тебя, -- она прижала руки к груди, -- школу, маму, своих друзей, пиши нам. -- Прими на память скромный подарок. -- Передав книжку и конверт с деньгами, обняла Красавина и поцеловала в щеку.
Гости дружно захлопали, подтверждая, что все сказано верно. С пустыми рюмками и стаканами вошла мать. Поздоровавшись с учительницей, громко пригласила всех за стол.
-- Александра Михайловна, -- попросила она, -- а вы рядом с Петей оставайтесь. Не откажите... Куда же вы? -- заволновалась, когда учительница, поблагодарив за приглашение, пошла к двери. -- Садитесь, не обижайте!
-- Но ведь мне еще... -- пыталась что-то сказать Ивушкина.
Сказать не дали.
-- Нет-нет! Не отпустим! Останьтесь! -- загалдели разом.
Начали рассаживаться за стол. По бокам от Красавина сели тетка и Александра Михайловна. Она сказала, что была у Гунькиных, поинтересовалась, помирился ли Красавин с ними.
-- Да уже давно, -- кивнул Красавин и почему-то вспомнил, как бегал по приказанию Александры Михайловны за матерью. Она его тогда за Мишку крепко отчитала, требовала, чтобы он извинился. Теперь же говорит:
-- Правильно, нечего вам друг другу нервы трепать, и так проблем хватает...
За свою жизнь Красавин выпивал всего дважды. Один раз дома, когда исполнилось семнадцать лет, второй -- на выпускном вечере. На семнадцатилетие быстро запьянел и все порывался пойти с обидчиками рассчитаться. Мать с трудом уложила в постель. На выпускном же почти не пил, хотя захмелевшие ребята приглашали пойти с ними в кусты и обмыть аттестат. Помнил просьбу матери -- не пей, а то худо будет. Мать все время стращала отцом, что таким же станет, а таким, как отец, младший Красавин быть не хотел.
В день проводов выпивать вообще не собирался. Стесненность и скованность собравшихся держались до первого тоста. Застолье открывать пришлось матери Петра. Смотрел на нее, слушал и диву давался -- сроду не думал, что она так ладно все скажет. Вот тебе и безграмотная уборщица! Мать вспомнила как жили-мучались при отце и без отца, какой сынок оказался старательный в учебе, как любит мать и сестру. А уж когда сказала, как она его любит, у многих на глаза слезы навернулись. Подошла, выпила, поцеловала сына.
Петр выпил воду, но "обман" тут же заметил гармонист Петрович. Он, как единственный из приглашенных мужчина, тоже собирался речь держать и заявил, что если "солдат" не выпьет водки, то и играть музыки не будет. Его поддержали. Красавин встал, оглядел собравшихся. Все галдели и, воодушевляя, тянули к нему рюмки. Мило улыбавшаяся Александра Михайловна одобрительно кивнула головой, в глазах же матери он на мгновение уловил что-то вроде испуга... Но нет, показалось, мать тоже согласно кивала головой.
-- Что ж, поехали, -- сказал и решительно выпил до дна, а пустую перевернутую рюмку, чтобы видел Петрович, поставил себе на макушку. Всем понравилось.
Закусывать не стал и почти сразу начал пьянеть, в глазах поплыло. Пить вторую рюмку его и заставлять не пришлось. Пропала стесненность, зато появились смелость и решительность. Налил, выпил, опять не закусывая. По третьему заходу не удалось: подсевшая мать рюмку отставила, а перед носом Петровича потрясла кулаком.
Тот взял гармонь и заиграл. Спели несколько песен, потом дробно и звучно застучали ногами "Мотаню".
Петр сидел на диване, разглядывая книжку, что подарила классная руководительница. Она уже ушла. "Человек, который смеется", -- прочитал на твердой обложке. -- А почему это он, интересно, смеется?.. Стал листать, но в голове все путалось и мешалось. Мать взяла книгу, нашла в ней конверт с деньгами и спрятала его. Деньги, что ему подарили, тоже забрала. Вышли на улицу. Петрович вовсю наяривал "страдания" и сам запевал трескучим голосом:
Сшила баба мне штаны,
Да из березовой коры,
Чтобы тело не потело,
Не кусали комары. Ох!..
Тетка тоже в частушках старалась никому не уступить, при этом топала так, что далеко было слышно.
А уж Петрович-то, Петрович так перед ней выгибался, что совсем о жене позабыл, и та несколько раз его одернула.