Убийца Сталина и другие истории Георгия Серова

Последней каплей в чаше моего терпения были репрессии военных, которые начались примерно с середины 1936 г. с ареста комдива Шмидта, комкора Примакова. Теперь уже принялись за Армию. Уничтожили Тухачевского и комкоров Фельдмана и Эйдемана, лично знакомого мне Корка, начальника Военной академии, и других. Судили втихую, 11 июня 1937 г. ближе к полуночи огласили приговор, который, скорее всего, продиктовал «любитель работы с бумагами», товарищ Сталин. А уже через 6 часов всех расстреляли.

От всех этих событий кругом шла голова, я поверил поначалу, что в стране действительно существовал некий заговор военных с целью свержения действующей власти.

Но когда в январе 1938 г. по доносу арестовали первого заместителя наркома обороны Егорова …

Вся вина его заключалась в том, что он, будучи в подпитии, имел неосторожность жаловаться на незаслуженное восхваление Сталина и Ворошилова в качестве победителей Гражданской войны.

После этих событий во мне окончательно созрела решимость совершить убийство Сталина при малейшей возможности к тому. Я должен был действовать – остановить, хоть и ценой своей жизни, ручьи и потоки крови, перераставшие в полноводные ее реки.

Естественно, я никого не посвящал в свои планы, даже самых близких мне людей, решил действовать в одиночку. В наше время, когда даже косой взгляд на портрет вождя может иметь фатальный исход, делиться с другими своим недовольством, а уж тем более, вслух желать ему смерти – чистой воды безумие.

Я понимал – совершить убийство Сталина в одиночку, с учетом того, что Сталин чуть ли не в нужник ходит в сопровождении охраны, практически невозможно.

Мне был прекрасно известен случай с Огаревым, который совершенно бестолково использовал представившийся ему шанс убить Сталина – 16 ноября 1931 г. он столкнулся со Сталиным на улице, но не смог даже выстрелить из револьвера.

Я долго размышлял – что, если бы у Огарева получилось тогда воспользоваться случаем и уничтожить тирана? Может быть, и не было бы тогда Голодомора, может быть и мои родители были бы живы. Не хотелось мне верить, что Каганович с Молотовым, да и кто бы то ни было иной, сравнятся по кровожадности с Кобой.

Рассуждая об Огареве и других, ему подобных, неудавшихся убийцах, я начал понимать, что бог, в которого так верили несчастные мои родители, где-то там, далеко, и существует только в нашем представлении, является чистой воды абстракцией. А дьявол, который хранит Сталина от смерти, более чем реален – он здесь, между нами, ходит неслышно и смеется нам в лицо.

Повторюсь, я никого не привлекал к исполнению своего замысла. Я просто ждал удобного момента, когда мне представилась бы возможность оказаться лицом к лицу со Сталиным.

Да, я осознавал, что план мой предполагал слишком много условий и мог сорваться из-за любой случайности: меня могли не пригласить на торжество с участием Сталина, при несанкционированном приближении к нему, путь к телу могли преградить головорезы из его охраны, возглавляемой Власиком.

Я винил себя за то, что окончательное осознание необходимости уничтожения «Великого вождя» пришло ко мне после очередного большого кремлевского приема для избранных участников первомайского парада в 1937 г., на котором я присутствовал. Я боялся, что упустил свой шанс.

После этого, 26 июля 1937 г. проводилось торжество в честь летчиков Чкалова, Байдукова и Белякова, на который меня уже не пригласили. Меня не пригласили и на следующий прием в Кремле, состоявшийся 02 мая 1938 г.

С учетом того, что командный состав Красной Армии был обычно представлен на приемах с участием Сталина, эти обстоятельства дали мне основания полагать, что надо мной сгущаются тучи. Почти полтора года я ожидал своего ареста, зная, что в любом случае НКВД сделает на мне план по арестам, а с учетом моей должности – план по выявлению заговорщиков в рядах РККА и расстрелам.

Однако же до 15 июня сего года меня не трогали. Именно в этот день меня вызвали на допрос в НКВД, который продлился 5 часов. В ходе допроса мне настойчиво предлагали содействовать в изобличении остатков заговорщиков внутри Наркомата обороны. Когда же я сказал следователю, что сообщить мне, даже и при всем желании содействовать следствию, нечего, мне предложили «хорошо подумать» и отпустили восвояси.

Вечером того же дня я получил приятное, но странное в данных обстоятельствах известие – по телефону меня пригласили в Кремль на торжество по поводу образования Сталинской и Ворошиловской областей в составе СССР.

Я высказал определенное сомнение по поводу того, по тому ли телефону позвонили, не ошибся ли звонивший, действительно ли меня пригласили прийти 17 июня 1938 г. в Кремль. Однако звонивший мне сообщил, что никаких ошибок быть не может и, разумеется, я приглашен на торжество, на котором предполагалось участие товарища Сталина.