Убийцы

Мотор ревел на форсированных оборотах, мощная машина брала долгий, трудный подъем, и вместе с нею, все тем же двой­ным, сверкающим рядом, брали этот подъем дома, далеко впереди, вверху вырезаясь на прохваченной ветром голубизне выцветшего неба. Сергей Иванович будто воочию видел тысячи рук, кладущих камень за камнем, крепящих блок за блоком, - победный труд, вос­ходящий дом за домом к хребтине нагого, безлюдного, железно-неподатливого горба. Простая, обычная рабочая окраина, здания, не стиснутые в стадо - отовсюду открытые свету и воздуху, чудо, чудо наших дней. Не замечаешь его там, у себя дома, а вот в этом городе, куда занесла судьба...

Шумно возвращались из школы ребятишки - конечно, бегом, вприпрыжку там, где круче.

Оттуда, с вершины он оглянулся назад, и застиг не успев­ший погаснуть, прямо воткнутый ему в спину взгляд. В нем не лю­бопытство. Это   взгляд. У парня на нижней челюс­ти редкие, криво, веером сидящие зубы. Зеленый, "знакомец" ни разу не посмотрел в сторону Бодрова. Обоим не было и по двад­цати лет.

Подойти к юнцу? Сказать - что? Смешно. Забавно, если это лицо я увижу последним. Последним на земле.

Он без церемонии стал разглядывать парня, его, очевидно, хрустящую кожаную курточку.

Во всяком случае, уже ничто не коснется. Дело сделано. Василий Матвеевич полностью в курсе. Кем он был до это­го. Армейцем? Моряком? Нет, скорее армейцем. Полковником. Рослый, сильный, все в нем крупно и ладно, с красивым баритоном - чтобы убедить, настоять, приказать, когда нужно - громыхнуть, весь красивый завидной красотой... И ничего не значит, что гла­за у него утомленные (когда он отдыхал?), левый иногда кажет­ся чуть больше правого, радужина в нем не касается нижнего ве­ка, это заметно, когда он смотрит в упор, увлечен, взволнован - вот когда говорил о городах-спутниках. Следствие контузии?

Сергей Иванович знал за собой это, может быть, природное, а может - привитое работой, свойство зоркости. Он представил себе, как сейчас в доме, куда он зван сегодня, жарят, шкварят, пекут, чистят, купили вино - хлебосольно готовятся к вечеру; интересно, какая там семья?

Удивительно, что Бодров вовсе не вспомнил о своей семье,

а только о том, что здесь, в этом городе. Значит, ничего всерьез он и не принимал.

Поперечный отрог открылся внезапно. По сонной желтизне лежачих, горизонтальных линий опознавалась та складочка - гряда, что замыкала горизонт там, в окне кабинета, крохотная складочка, приметная с бульвара. Но это была обширная, отло­гая возвышенность, она господствовала надо всем, и все с нее казалось игрушечным, не оливковое пятнышко метило ее - вдоль по склону раскидывались буроватые группы деревьев с пестрой толпой изваяний среди них, и было видно, какое это громадное место. Пирамида часовни стояла усеченной - верх поврежден.

Автобус застопорил у городка, в низинке. Бодров встал. Вот так. Сразу все решится.

- Вам на следующей,- встрепенулась кондукторша.

Он подождал, пропуская машину мимо себя. Стекло окна поднято; те даже не повернули голов, "Ну, вздор. Ох, какой вздор. Рабочие ребята едут на завод, к смене. Втемяшится ди­кая чушь!"

Насвистывая, прошелся по улицам. Вроде города-спутника. Вроде тех, о которых рассказывал Василий Матвеевич. Молодые посадки, деревца. Скудноватые, приходится признать. Чего не хватает им? Животворной силы. Прилива крови из жил земли, словно стиснувшей зубы, чтобы не уступить человеку. Воды! О, теперь ее будет вдосталь!

С усмешкой вспомнил он газетные заголовки, повторявшиеся почти всюду, куда закидывал его бродячий удел гидролога - изыскателя. "В кратчайший срок решить проблему воды". "Ресур­сы у нас под ногами". "Водный голод? Нет, безрукость!", "Каж­дому кварталу новостроек - колодезь". Или каждому двору? "Жильцы дома номер... собственными силами отрыли... Уполномо­ченная дома заявляет... Если бы так все..." Кладези, кладези утешительной премудрости. В век спутников. Городов-спутников. Новехонькие скрипучие журавли под мачтами сверхмощного энер­гетического кольца. Не так просто по настоящему решать эту проблему - утолить жажду земли, Мы решаем ее - там и сям, для многих районов,- ох, как это не просто каждый раз! Как еще далеко до решения в масштабе страны!

Но - будет и это!

От ворот сразу забирала в гору по кладбищу главная аллея. Аккуратно одеты камнем овальные братские могилы. Высились надгробия. Сложные мраморы сооружены над прахом высших чинов. Под просторным пролетом арки - граф или князь. Сто, нет - больше тысяч русских людей лежат в каменно-жесткой земле. Павших в сражениях. Скошенных тифом. Выживших, чтобы через годы все-таки соединиться здесь с товарищами. Наверху обелиска бюст ге­нерала в распахнутом мундире усы, выпуклые глаза, полное, античное, чем-то женоподобное, в мраморе, лицо. "Россия - горой не слышно ветра, шорох задетых прутьев. Купоросная поросль айланта. Сизо-жестяные пучки мо­лочая. Узлистые деревья, мелколистный кустарник - без дерна.

Он шел, читая вековые надписи, мужчин с женщинами спускались навстречу. Настала полная тишина.