Убийцы Мидаса

– Но целый город гораздо важнее, чем одна скульптура. История нас рассудит.

Зайтерик сидел на краешке стула. В эту минуту он напоминал гнома, присевшего на шляпку высохшей поганки.

– Но почему ты мне не веришь? – в отчаянии воскликнул он. – Я военный советник, и, уверяю тебя, немецкая армия никогда не будет бомбить Брюгге. Никогда!

– А ты можешь это гарантировать, Людвиг?

Зайтерик нервно заморгал. В последние несколько недель все так запуталось.

– Верхушка вермахта совсем потеряла голову. Они готовы броситься врассыпную, как стайка испуганных кроликов. И только СС предпринимает последние отчаянные попытки к сопротивлению, – сухо говорил Эдгар. – Я реально смотрю на вещи, Людвиг. Они безумные фанатики и за сутки могут разрушить больше, чем обычная армия за четыре года войны. Случалось даже, что эсэсовцы казнили представителей верховной власти за отказ подчиняться приказам.

Зайтерик ловил ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба.

– Надеюсь, что история нас действительно рассудит, – сказал он наконец. – Но я все равно сделаю все, что от меня зависит. Иначе я буду мучиться угрызениями совести до конца своих дней. Ты это понимаешь, Эдгар? Я сделаю все, чтобы скульптура не была вывезена из Бельгии.

– Это очень благородно с твоей стороны, Людвиг. Но неужели ты думаешь, что сможешь чего-то добиться? Не забывай, что для нас, жителей Бельгии, ты прежде всего враг.

– Видимо, я не смогу тебя переубедить, – со вздохом заключил Зайтерик.

– Боюсь, что это действительно так, Людвиг.

Зайтерик поднялся, неловко поклонился и пожал Эдгару руку.

– Думаю, что уже поздно. Слишком поздно. И ничего изменить нельзя, – сказал он. – Надеюсь, когда закончится война, мы обязательно встретимся… При других обстоятельствах, более благоприятных.

Он протянул к нему руки. Эдгар порывисто обнял его.

– До свидания, мой друг, – с искренним чувством произнес он по-французски.

– До свидания, – ответил ему Зайтерик по-немецки.

В самом начале знакомства Крейтенс-старший и Зайтерик говорили по-немецки. И теперь, при прощании, Людвиг захотел вернуться к этой традиции.

Эдгар пошел провожать расстроенного военного советника. Они вышли из комнаты в прихожую. Крейтенс-младший сидел в своем укрытии за креслами, словно испуганный кролик. Если отец обнаружит его здесь, то очень рассердится. В кармане у маленького Крейтенса осталось еще две конфеты. Он решил съесть их тихо, как мышь, проскользнуть в свою комнату и лечь в постель.

Неожиданно дверь отцовского кабинета распахнулась. Маленький Крейтенс съежился в своем укрытии. Обычно его отец после ухода гостей никогда не возвращался в кабинет, но теперь он почему-то нарушил это правило. Он подошел к телефону и стал набирать какой-то номер. Лицо его исказилось от волнения. Он нервно барабанил пальцами по столу.

– Я знаю, что уже очень поздно, но, пожалуйста, позовите к телефону епископа. Передайте ему, что это срочно.

Епископ долго не подходил к телефону. Крейтенс-старший в ожидании нервно курил. Наконец епископ ответил. Крейтенс-старший откашлялся и, извинившись за поздний звонок, стал излагать суть дела.

– Разумеется, Зайтерик свяжется с вами, милорд, и попробует вас переубедить, – в волнении говорил Эдгар. – Но если мы откажемся выполнить требования нацистов, они сровняют город с землей.

На том конце провода повисло напряженное молчание. Эдгар воспользовался паузой и налил себе уже успевшего нагреться шампанского.

– Да, этот приказ поступил из Берлина. Я в этом совершенно уверен. И, если они не получат скульптуру, то совершат массированную бомбардировку Брюгге, – сказал Крейтенс-старший. Он уже начал терять терпение. Эпископ никак не хотел его понять.

Молчание на том конце провода затягивалось. Эдгар потушил дешевую папиросу и закурил трофейный «Кэмел». Судя по всему, епископ советовался с главным викарием.

Наконец он откликнулся и дал согласие.

– Большое спасибо, ваше преосвященство, – облегченно вздохнув, проговорил Крейтенс-старший. – Фиддл – умный человек. Имейте это в виду.

Крейтенс до сих пор помнил удовлетворенную улыбку, которая в ту минуту появилась на лице его отца. Он повесил трубку, подошел к буфету и налил себе полную рюмку коньяка. Маленький Крейтенс сидел в своем укрытии, согнувшись в три погибели. Его отец, судя по всему, не скоро собирался покинуть кабинет. Веки мальчика налились свинцом. Он уже не мог бороться с усталостью и заснул, не дождавшись, пока отец поднимется к себе. Он так и не успел съесть те две конфеты, которые оставались в его кармане.

Крейтенс-старший бросил окурок в старинную пепельницу со скрещенными костями и надписью: «Memento mori».

Немцы не стали обстреливать Брюгге. Но в этом не было никакой заслуги ни Крейтенса, ни Франца Фиддла. Брюгге был спасен благодаря молодому капитану немецкого военно-морского флота. Он отказался подчиниться приказу, поступившему из Берлина.