Убийцы, мошенники и анархисты. Мемуары начальника сыскной полиции Парижа 1880-х годов

— Продолжайте играть, — сказал он товарищам, — а я сбегаю за полицией.

Спустя несколько минут он вернулся с двумя полисменами, которые накрыли Фрея и Ривьера как раз в ту минуту, когда они выворачивали карманы своей жертвы.

В деле Ривьера была одна курьезная особенность, он всегда боялся совершить убийство, так как принадлежал к той категории негодяев, которые заранее взвешивают последствия преступления и решаются идти только до известного предела. В этом несчастном приключении, — как он сам говорил на суде, — в которое его вовлек Фрей, он заранее рассчитал, что не станет убивать, а только будет держать жертву. Но именно этот холодный предательский расчет так возмутил присяжных, что они признали его — и вполне основательно — одинаково виновным с его сообщником Фреем…

В третьем часу утра я встретил господина Тайлора у дверей сыскного отделения, и мы сели в традиционное ландо, в котором с незапамятных времен начальник сыскной полиции ездит на совершение смертной казни. Почему начальник сыскной полиции, которому в обыкновенное время предоставляется полная свобода брать фиакр, должен пользоваться этим ландо, отправляясь на печальную церемонию, мне никогда не удалось узнать, хотя мне самому раз двадцать приходилось ездить в том же самом ландо и с тем же кучером. Достигнув улицы Рокет, мы увидели несколько любопытных, сдерживаемых жандармами. Экипаж миновал заставы, и мы въехали на площадь, слабо освещенную мерцающим светом газовых рожков. Кое-где мелькали группы журналистов, а посредине площади какие-то блузники, с фонарями в руках, устанавливали «машину», как выражался господин Дейблер.

Палач был уже на своем посту. Испытывая прочность подмостков, он разговорился со мной. Он уже знал, кто я, и из моей биографии, печатавшейся тогда в газетах, он узнал, что я родом из Ренна.

— Я долго жил в Ренне, — говорил он мне, — во времена империи я там служил.

— Как! — воскликнул я. — Значит, это вы были палачом в Бертани до тех пор, пока эта должность не была упразднена в провинциях?

— Да, сударь.

Целый рой воспоминаний детства сразу нахлынул на меня. Реннский палач жил в маленьком уединенном домике на улице Пре-Перше. И каждый день, отправляясь в коллеж и возвращаясь назад, мы должны были проходить по этой улице, но предпочитали делать большой крюк, лишь бы не видеть домика палача, в особенности в сумерки, так как нам казалось, что это проклятое жилище переполнено призраками, держащими в руках свои оторванные головы. Мы никогда не видели палача, но в одной книге, полученной мной в награду, была раскрашенная гравюра, представлявшая казнь графа Сен-Поля при Людовике XI. На ней палач был изображен мужчиной колоссального роста, в красной одежде и с огромным топором в руках. Таким я представлял себе палача, — и вдруг этот жалкий господин Дейблер оказывается палачом!

Мне показалось, что и машина также не имеет ничего величественного. Я заметил, что вокруг нас смеялись, говорили о всяких пустяках, о вчерашнем первом представлении и завтрашней новой пьесе, и сердце мое сжималось перед банальностью смерти.

Вплоть до последней смертной казни, при которой мне пришлось присутствовать, я неизменно испытывал одно и то же впечатление, каждый раз, когда я переступал порог тюрьмы Рокет, мной овладевало такое же сильное волнение, как и впервые.

Нас встретил господин Бокен. Это был суровый и строптивый человек, вежливость которого напоминала отчасти бульдога. Он смотрел на начальников сыскной полиции, как на своих заклятых врагов, и всегда возмущался, когда те приезжали за одним из его заключенных. Можно было подумать, что он хотел собственноручно гильотинировать преступников. Впрочем, я еще поговорю подробнее о нем…

Господин Тайлор представил меня господину Вендлингу, судебному следователю, и комиссару квартала Рокет, господину Барону. Это был добрейший человек, которого, к сожалению, погубили политические интриги. Ему предложили выйти в отставку, так как при обыске у генерала Буланже была найдена его визитная карточка. Я познакомился также с его секретарем господином Оскаром Метенье, который уже собирал материалы для своих будущих романов. На рассвете господин Бокен предупредил нас, что уже время идти, и мы отправились к камере Ривьера. Несчастный, не спавший всю ночь, был уже на ногах.

— Ривьер, — сказал ему Бокен, — ваша просьба о помиловании отвергнута. Пробил час искупить преступление.

Бледный, с бритым лицом, он с минуту казался ошеломленным, потом опустился на постель, и я услышал, как он сказал протяжным голосом парижского головореза:

— Я так и думал, что это будет сегодня утром… Весь этот шум! Но, Боже, это невозможно! Ведь я не убивал… Нет, я не убивал…

Господа Тайлор, Бокен и судебный следователь отправились будить Фрея. Около Ривьера остались я и аббат Колон, на которого была возложена миссия напутствовать осужденного на эшафот. Но как только священник начал говорить, Ривьер резко его прервал:

— Оставьте меня, господин духовник. Разве я могу раскаяться после того, что со мной случилось. Ведь я не убивал, ей-богу, не убивал!