Но в этом «документе» имеются моменты, которые дают еще больше оснований, чем предыдущий, считать его фальшивкой. «В лесу отыскали заброшенную старательскую шахту (добывали когда-то золото) глубиной аршин 3 1/2. В шахте было на аршин воды». А что писал в своем представлении прокурору Екатеринбургского окружного суда Магницкий 30 декабря 1918 года? «Около костров обнаружена была шахта, забросанная ветками, причем при поверхностном ее осмотре, а детального произвести было невозможно, ибо шахта эта была наполнена водой глубиной до 26 аршин…» А что он показал при допросе его 15 января 1919 года? — «…шахта эта была наполнена водой, глубиной до 28 аршин». Он же сообщил, что первые находки — те же злополучные палец и челюсть — были найдены по истечении трехнедельной интенсивной откачки воды с помощью насосов. Работы эти производились в августе 1918 года, т. е. спустя месяц после предполагаемого убийства царской семьи. 26–28 аршин — это не 3,5 аршина, означенные в «Записке Юровского». Около 20 метров — это не 2,5 метра. Так что если столь заниженную цифру в «Записке» можно при горячем желании принять за описку, то рассказ о сокрытии в этой шахте трупов и их извлечении оттуда в течение суток, желай того или не желай, звучит как несуразица. Точно так как и уточнение автора «Записки» о том, что Романовых «не предполагалось оставлять здесь — шахта заранее была предназначена стать лишь временным местом их погребения». Несуразность еще более усиливает «оправдание» нахождения «на этом месте белыми… оторванного пальца» попыткой «завалить шахту при помощи ручных гранат». Если временно укрыли трупы до вечера да еще приставили к шахте часовых, то зачем заваливать ее да еще при помощи гранат?
Так что вряд ли удалось бы то ли Юровскому, то ли кому-либо другому извлечь из двадцатиметрового, заполненного водой шахтного колодца жертвы преступления обратно в столь короткий срок. А по всему получается, что не было «сенсационного перезахоронения», не существовало второго «семейного кладбища», открытого Радзинским. Кстати, непонятно зачем он добавлял собственного туману к вымыслу (так мне кажется) Лжеюровского. Возможно, Радзинскому захотелось подогреть интерес читателей к его огоньковской публикации, а может, попытался сделать рекламу своей, точнее, еще не написанной, но заявленной в том же «Огоньке» книге. Так или иначе, но он уведомил читающую публику, что в архивных материалах, которыми он пользовался, в частности, в упомянутой «Записке» имеются точные координаты этого нового «сенсационного» захоронения. Его он не сообщает по вполне понятным, на его взгляд, соображениям, чтобы, надо понимать, не было нового ажиотажа и паломничества. Но, честное слово, у него получилось, на мой взгляд, как с заваленной с помощью ручных гранат шахтой в «Записке». Или как у Ильфа и Петрова: мы, дескать сидели на берегу Н-ского моря, а позади нас раскинулся Севастополь. Обнародовав не совсем приемлемым способом «сенсационный документ», сообщив его точный «адрес»: архив, фонд, опись, дело, листы, — Радзинский вдруг самолично все засекречивает, как будто только он знает заветные слова потайной двери: «Сим-Сим, открой!..» Ну узнают эту приговорку другие, ну произнесут ее, ну войдут в «сенсационную архивную пещеру», ну полистают нервно, словно дорвавшись до карты Острова сокровищ, «тоненькую папку»… Ну а дальше что? Да ничего сокровенного. Они почерпнут некоторые дополнительные сведения из «уральской географии». Узнают, что деревня Коптяки находится в 18 верстах от Екатеринбурга к северо-западу. Что линия железной дороги проходит на 9-й версте между Коптяками и Верхнеисетским заводом. Ну а затем поймут, что ради смеха или издевательства над легковерными снова очерчивается таинственный круг поиска, который, дескать, находится между местом пересечения железной дороги и Верхнеисетским заводом «саженей во 100» ближе к последнему. Вот такие эти координаты, которыми создавалось впечатление, владел монопольно Радзинский.