«Дорогой Ники… Мы переживаем самый опасный момент в истории России… И вот, в это святое время, когда мы все, так сказать, держим испытание на звание человека, в его высшем понимании, как христианина, какие-то силы внутри России ведут Тебя и, следовательно, Россию к неминуемой гибели. Я говорю: Тебя и Россию — вполне сознательно, так как Россия без царя существовать не может, но нужно помнить, что царь один править таким государством, как Россия, не может; это надо раз навсегда себе усвоить… немыслимо существующее положение, когда вся ответственность лежит на Тебе и на Тебе одном. Чего хочет народ и общество? Очень немногого — власть… Разумная власть должна состоять из лиц первым делом чистых, либеральных и преданных монархическому принципу, отнюдь не правых или, что еще хуже, крайне правых, так как для этой категории лиц понятие о власти заключается: „править при помощи полиции, не давать свободного развития общественным силам и давать волю нашему никуда не годному, в большинстве случаев, духовенству“… Председателем Совета Министров должно быть лицо, которому Ты вполне доверяешь; он выбирает себе и ответствен за всех других министров… Теперь замечается как раз обратное: ни один министр не может отвечать за следующий день, все разрознены; министрами назначаются люди со стороны, которые никаким доверием не пользуются и, вероятно, сами удивляются, что попадают в министры, но так как людей честных вообще мало, то у них не хватает смелости сознаться перед Тобой, что они не способны занимать посты, на которые назначаются, и что их назначение для общего дела приносит только вред, их поступки граничат с преступлением… Ты окончательно решил вести внутреннюю политику, идущую в полный разрез с желаниями всех Твоих верноподданных… Сколько ни думал, не могу понять, с чем Ты и Твои советники борются, чего добиваются… Можно подумать, что какая-то невидимая рука направляет всю политику так, чтобы победа стала немыслима. Тот же Протопопов мне говорил, что можно опереться на промышленные круги, на капитал; какая ошибка! Во-первых, он забывает, что капитал находится в руках иностранцев и евреев, для которых крушение монархии желательно… Как видишь, прошел месяц, а письмо мое я еще не послал, все надеялся, что Ты пойдешь по пути, который Тебе указывают люди, верные Тебе и любящие Россию не за страх, а за совесть. Но события показывают, что Твои советники продолжают вести Россию и Тебя к верной гибели; при таких условиях молчать является преступным… Приходишь в полное отчаяние, что Ты не хочешь внять голосам тех, которые знают, в каком положении находится Россия, и советуют принять меры, которые должны вывести нас из хаоса, в котором мы все сегодня находимся…».[75]
В письме Великого князя Александра Михайловича нетрудно уловить недоверие и иронию по отношению к мерам, предпринимаемым Николаем II, а также ультимативное предостережение. Есть здесь и строки, перекликающиеся с «рекомендациями» Михаила Александровича в его телеграмме царствующему брату о «самостоятельном председателе Совета Министров». Не исключено, что они подсказаны одному из главных претендентов на престол именно автором вышеизложенного письма. Он же, Александр Михайлович, мог посоветовать Михаилу Александровичу мотивацию «временного отказа от престола», которая так вывела из себя сдержанного Николая Александровича. В воспоминаниях Мордвинова отмечается: «5 марта было воскресенье. Утром мы узнали, что великий князь Михаил Александрович отказался принять власть впредь до подтверждения его императором Учредительным собранием».[76]
Можно предположить, что «авторитет Учредительного собрания» соблазнил Михаила исторической параллелью — его тезка, первый русский царь из «династии Романовых» — Михаил Федорович был посажен на трон Земским собором. Но такой соблазн, кроме коварства и амбициозных целей определенных лиц, хотя бы тех же Владимировичей и Михайловичей, ничего рационального в себе не нес, и, по всей видимости, у Николая II было достаточно оснований считать его «такой гадостью». «После известия об отказе Михаила Александровича не только среди лиц, окружавших государя, но и среди всей Ставки не было уже почти никаких надежд на то, что Россия сможет вести войну и продолжать сколько-нибудь правильную государственную жизнь, — вспоминал генерал Дубенский. — Надежда, что „Учредительное собрание“ будет правильно созвано и утвердит царем Михаила Александровича, была очень слаба, и в нее почти никто не верил».[77]