Убийцы Российской Империи. Тайные пружины революции 1917

Ставка Верховного Главнокомандующего, где нес свою контрразведывательную службу полковник Терехов, находилась в Могилеве. Именно там последний давал показания следователю по важнейшим делам Гродненского окружного суда Сцепуре, переславшему протокол допроса Александрову в Петроград. И что же делает, получив такие неожиданные сведения, Александров? Посылает в экстренном порядке запрос в штаб Западного фронта, где, по словам Терехова, в Военно-судной части находилось дело на Фюрстенберга, Герца и других лиц? Ничего подобного. Да, он принимает экстренные меры — шлет гонца в Могилев с депешей прокурору окружного суда. В ней требование к следователю немедленно провести повторный допрос Терехова и предъявить ему для опознания фотографию Фюрстенберга, которая прилагалась к депеше. Все это зафиксировано в документе, датированном 25 сентября 1917 года. Не исключено, что с нарочным было отправлено и предупреждение Терехову быть более осмотрительным при повторном допросе. 26 сентября тот, перепугавшись, что наговорил лишнего, неуверенно заявил следователю: „…как мне кажется, на означенной фотографии изображен не тот Яков Фюрстенберг, о котором я говорил в своих показаниях, данных 23–24 сентября…“ Именно вот это — „кажется“ изобличает подлог с повторным допросом. Опытному контрразведчику с таким наметанным глазом очень уж трудно было без должной уверенности удостоверить личность своего агента, которого не видел два года и портрет которого так четко описал на первом допросе. Кстати, сравнивая это подробное описание („худощавый, брюнет… лоб высокий, нос… типичный еврейский, усы черные, подстрижены по-английски, бороду брил, уши крупные, слегка оттопыренные, шея длинная, жилистая, с небольшим кадыком…“) с фотографией, сохранившейся в материалах дела, мне показалось почему-то обратное — это было одно и то же лицо. Хотя на этом не настаиваю. Разве что приведу, на мой взгляд, более веские доказательства александровского подлога. Конечно, бывают и исключения из правил и исключительные совпадения, но чтоб вот так уж… Получается, что в контрразведке имеется на учете два Якова, два Фюрстенберга, оба — сомнительные личности, оба посылаются с агентурными заданиями в один и тот же город и в одно и то же время. Но если бы были такие двойники, сомнительно, чтобы о них не знала контрразведка. Ну а если знала, то показания Терехова, совпадающие во многом со сведениями Бурштейна, заставляют более пристально присмотреться и прислушаться к той травле, которой подвергло большевиков Временное правительство при активной поддержке их политических противников. Они, эти „суперагенты“, тайные пружинки и винтики всевозможных партий, волнений, мятежей, революционных ситуаций, предпринимали скандальные международные сделки, денежную пенку оставляя себе, а скандальную — российскому правительству и противникам, распространяя через бурцевых и алексинских „разоблачительные“ сведения. Они приветствовали Февральскую революцию и арест царской семьи, подталкивая ее к гибели и радуясь удачной затее, чтобы через некоторое время поднять волну протеста против Временного правительства и в защиту „невинных жертв революции — Государя-Императора и Его Детей“. Они, если касалось гласности, лицемерно писали с заглавной буквы и произносили с почтением то, что в сущности осмеивали и продавали, что приговаривали к истреблению. Они оседали во всех комитетах, советах и штабах, где на время воцарялась власть и где появлялась возможность поживиться, что-то узнать, напакостить. Этих „суперагентов“, подобно жестоким и коварным привидениям, можно было встретить в окружении Керенского и Корнилова, Деникина, Колчака и Семенова. Они заправляли политической и пропагандистской работой у Махно и давали советы Троцкому и Котовскому. После „самоликвидации“ они, подобно эсерам, растворившись в большевистских организациях, как до этого разбавляли собой кадетов, меньшевиков, монархистов и прочих, наводнили партийные и советские учреждения. Они, по своей извечной традиции, расшатывали новые устои, готовили новые взрывы, проникнув с этой целью в особо важные органы управления, в правоохранительный и судебный аппарат, брали в свои руки руководство финансами, торговлей, прессой, пытались влиять на армию. Они снова готовились к бунту, пытливо изучая историю и свой прошлый опыт по уничтожению монархии.

11