— Цитата снова прерывается. Не очень честный прием. Понимаю, что автору исследования не очень хочется слышать горькую правду о любимых им большевиках. А писал я в книге следующее: «Дело было, конечно, не в Брестском договоре, который стал уже фактом. Наблюдая из своего заключения ход событий в России и считая главарей большевизма платными агентами немцев, Царь думал, что немцы, желая создать нужный им самим порядок в России, чтобы, пользуясь ее ресурсами, продолжать борьбу с союзниками, хотят через него дать возможность его сыну воспринять власть и путем измены перед союзниками заключить с ними соглашение. Такова была его мысль, полнее выраженная государыней».
— Что ж, подобная версия тоже имеет право на жизнь. Если немцы не желали иметь «разменную царскую монету» в руках союзников, то зачем оспаривать их желание приобрести эту «монету» себе? Тем более что немцы — все-таки родня. Хотя у царской семьи были родственные связи и с англичанами, и с датчанами. И все же умозаключение Соколова имеет существенную слабину. Во-первых, та же самоуверенность следователя, что он умеет читать царские мысли и думы на расстоянии. Чьи-то невысказанные думы — это вымысел. Слова же, пусть и неправдивые, но они сказаны. Этого Соколов не опровергает. Значит, приведенная Кобылинским царская фраза о Брестском мире — это факт. И именно ее следует оценивать. Во-вторых, тяжело больной сын с непредсказуемым по времени исходом (уж немцы-то знали, что у бывшей принцессы Гессенской родня по мужской линии вымирала именно из-за этой наследственной болезни!) не мог являться для германской, как и для любой другой стороны, «козырной картой». Их мог интересовать скорее всего сам Николай — пятидесятилетний, здоровый, полный сил и амбиций, пусть и лишенный трона, но под давлением, а значит, незаконно, подлинный русский монарх. В-третьих, не очень-то убедительна ссылка в качестве подтверждения «мыслей и дум царя» на «авторитет царицы».
— Это почему же? Она имела сильное влияние на мужа.
— Через Распутина? Заботясь о здоровье сына?
— Нет, я так не утверждал. Более того, я отрицаю этот вымысел. Это пересуды наших врагов. Лжеанархисты распутинского толка пытаются утверждать, что Распутин «благотворно» влиял на здоровье Наследника. Неправда. Его болезнь никогда не проходила, не прошла, и он умер, будучи болен.
— Что вы сказали? Наследник умер, не расстрелян? Или это оговорка?
— Да, оговорка. А с вашей стороны — придирка.
— Подобная оговорка в устах опытного следователя весьма и весьма сомнительна. Ладно, допустим, придирка, но разве можно считать придиркой еще одну «следовательскую оговорку» в отношении мнения Николая II о большевиках как о «немецких шпионах»? Таких высказываний, кроме «царских мыслей», из уст бывшего царя не приводится. Скорее в материалах дела имеются факты, что повода гневаться на большевиков у Николая II было, пожалуй, меньше, чем на «команду Керенского». Он имел и слуг, и особняк, и стол. Даже «богохульники-большевики» разрешили службу церковную вести в доме Ипатьева. Бывший царь даже красноармейцев стал называть на их лад — «товарищами». Ну а в книге Соколова приводятся показания Жильяра, который, вспоминая переезд из Тобольска в сопровождении Яковлева, говорил, что «государь с Яковлевым вели беседы на политические темы, спорили между собой и государь не бранил большевиков». Вот видите — не бранил.
— Показания Жильяра, царского слуги, еще ничего не значат. Другой царский слуга, Чемодуров, так говорил, что за царем в Тобольск приезжал сам Троцкий. Что ж, и этому верить?
— Верить этому, конечно, нельзя, поскольку сам факт опровергает этот вымысел — приезжал Яковлев. Правда, Соколов, опровергая вместе с надуманными фактами очевидные, зачастую там, где ему выгодно в соответствии с его версией, и сплетни за истину принимает. Так, он упорно не хочет согласиться, что миссия Яковлева носила двойной характер. Даже — тройной.
— То есть?