Убили Винни

— Господи, зачем ты пришла!

— Я волновалась, ты сказал, что вы тут что-то проводите. Боялась, влезете во что-нибудь. Я же твоя училка бывшая, я вас всегда защищала. Господи, а кровь откуда? Это ведь не твоя, нет? Не твоя?

— Господи.

Меня вдруг стало трясти. Ноги повело, хочу встать — не могу. На четвереньках стою. Вырвало. Потом еще. Плачу. Так и стоял на четвереньках, трясся и блевал. Флокс смотрела. Потом подошла, помогла встать, посадила к стене.

— Я его убил.

Не мог на нее смотреть. Она сидела напротив и молчала. Так сидели вместе минут десять, наверное. Сирены воют, скорые, полицейские фургоны проезжают, копов нагнали толпу, все мимо ходят. Сидели и молчали, пока меня не перестало трясти. На время перестало.

Она сжала мне виски.

— Ники, я за полицией пойду. Я им все расскажу. Ты тут посидишь?

— Да.

— Ты понял? Я им скажу, что ты его убил.

— Да.

— Ты понимаешь меня? Я не спрашиваю как, что… Я просто им все скажу. Они тебя заберут, ты знаешь?

— Да.

— Ты как? Ничего?

— Зачем ты пришла? Тебя убить могли.

— Ну вот пришла. И хорошо, что пришла.

— Да, хорошо.

— Даже если я тебя сдам?

Я хотел засмеяться, но не получилось.

— Иди сдавай.

Я остался сидеть, никуда не хотелось идти. Флокс привела двух полицейских. На обоих костюмы как на корове седло. Почему у них всегда такие костюмы косорылые?

— Ты Ники Беркетт?

Я кивнул.

— Пошли.

Глава двенадцатая

Двое убитых, восемьдесят раненых.

Мертвые — все их, что приятно. Рой и тот парень, которому голову отрезали. Тина выжила — крепкая зараза. От нас двенадцать в реанимации, тридцать пять просто в больницу. А их всех в реанимацию забрали, кроме тех двоих, что сразу с черного хода свалили. Всех, сволочей, в реанимацию уложили!

Насчет Роя особых сомнений не было, кто его убил. Я бы, может, посомневался еще, только мне потом два месяца каждую ночь кошмары снились и рвало — вообще есть не мог. Пришлось поверить. Вот насчет второго мужика — незадачка: пятьсот подозреваемых. На несчастный случай вроде не похоже, но так никому и не пришили. Им и так пол-Кэннинг-Тауна сажать пришлось. Дресслера с Ньюсом повязали за организацию сбыта, потом и Окему притянули. Там многие сроки получили в два раза больше, чем я. Должна же быть справедливость. Я, как узнал, ржал как сумасшедший.

Я тогда, понятно, в Бейли [20]был. Я раньше не знал: там тебе, оказывается, сразу двух адвокатов дают. Оба в париках. Они на суде по очереди выступают, только главный там все равно судья.

Мне достался какой-то, о котором я раньше не слышал, мама сказала, его по телевизору показывали. Прикольный мужичок, соображал хорошо. Ему лет пятьдесят было, а он со мной про раггу говорил и в обед ходил качаться. Звали его Манчестер, но он сказал, что можно просто Джек. Вторая была Эстер, негритяночка. Ноги — как у модели, остальное тоже, я прям ночей не спал. Только ей больше Джек нравился, он умнее. Никогда не слышал, чтобы мужика за мозги любили, но теток-адвокатов вообще не поймешь. У него и денег малость побольше было.

Трудно им было мне нового консультанта назначить после того, как я старого порешил. Никто, конечно, дела со мной иметь не жаждал. В конце концов, дали мне мою же старую миссис Меллоу из чингфордского участка. Она всех брала: карасей, поджигателей, неправильную парковку. Она и магистратов не боялась. У нее даже под залог людей отпускали. Она мне и адвокатов лучших в Лондоне нашла. У обоих голова работала — что у Джека, что у Эстер. Когда они свою речь закончили, народ уже порывался идти каждый своего адвоката мочить. Кроме их самих, конечно, и миссис Меллоу. Оправданное лишение жизни, иными словами.

Оправдания они мне не выбили, это, наверно, уже слишком было бы, но все-таки непреднамеренное лучше. Не пожизненное все-таки, отсидел — гуляй. Блин. Они все так повернули, как будто я в суматохе принял Роя за главаря и психанул. По крайней мере, Джек это так видел, а уж если он чего решил — ему присяжных убедить не вопрос. Я там чуть сам не заплакал. Заключение губит молодую жизнь, рыцарский порыв к отмщению из-за незнания принял форму… и так далее. Я потом его попросил мне это все записать, а то еще забудешь…

Шесть лет дали. Нормально, да?

Мама вырезки собирала, новости по телевизору записывала. Как выйду — все девчонки мои. Я им для верности буду вырезку показывать из местного «Гардиана». Я же, считай, в историю вошел: статью про меня написали на всю первую страницу. Меня еще тогда спросили, какое у меня желание. Я говорю: собрать денег на восстановление Азиатского центра. У них, надо думать, страховки на случай разборок нету.

Может, теперь какая азиаточка согласится…

Рамиз меня все время навещает. Ему вкатили штраф в полштуки за ношение оружия. Говорит, я ему должен. Как выйду, стрясет с меня литр бензина. У меня, мол, теперь один выход: с ним в дело войти. Я говорю: тогда мне сестру. Он мне: отвали! Ну да, Рамиз к ней из нашего района близко никого не подпустит.

Пока сидел в Фелтеме, ко мне постоянно народ ходил. И потом тоже, даже когда меня по всей стране пинали. Передачи носили, и не только.