Убить Ангела

Девочка аккуратно складывает пальто и кладет на край стула, а затем поднимает с пола и ставит на стол ящик с инструментами. Осмотрев содержимое, она мягким, выверенным движением достает плоскогубцы. У полицейского сводит живот. Хлеб становится ему поперек горла. Ему стыдно за свое трусливое молчание, но он знает, что все равно не смог бы ее остановить. Да и потом, им нужны деньги, а на другую работу, кроме той, что нашла Девочка, они, беглецы, не устроятся.

Девочка открывает дверь в чулан, и ее тень падает на лицо запертого там человека. На привязанном скотчем к стулу мужчине нет ничего, кроме трусов. Его рот туго зажат обмотанной в несколько оборотов вокруг затылка клейкой лентой. На месте одного глаза зияет покрытая кровавыми струпьями пустая глазница, другой распахнут от ужаса. Его мочевой пузырь самопроизвольно опорожняется, и на трусах расплывается мокрое пятно.

Равнодушная к смраду пота и мочи, Девочка хватает его за левую руку. Связанный мужчина пытается вырваться, но ему это не удается. Он невнятно мычит. Оставшийся на кухне бывший полицейский догадывается, что означает бормотание пленника: он спрашивает за что. Спрашивает, чего они от него хотят.

«Еще рано для вопросов, – объясняла бывшему полицейскому Девочка. – Он пока не готов отвечать».

«Мне он кажется вполне готовым, – возражал полицейский. – Может, хотя бы попытаемся?»

«Рано». Девочка никогда не меняет тона, даже когда говорит с ним. Даже когда ей приходится разжевывать ему очевидные истины – например, как сломить волю человека.

Бывший полицейский не знает, где она этому научилась. Не знает он и того, каким образом она пережила казнь в Коробке и освободила его. Главное, что ей это удалось, и бывшему полицейскому остается только верить в нее. Повиноваться ей и надеяться на ее милосердие.

Девочка прижимает плоскогубцами левый мизинец связанного мужчины. Тот начинает мычать еще громче, невразумительно умоляя о пощаде. Девочка медленно качает головой.

– Рано, – говорит она, смыкает плоскогубцы и готовится к долгой ночи.

1

Мужик был конченым кретином, – одевался как кретин: брюки с отворотами и мокасины на босу ногу, – у него была кретинская, да вдобавок еще и загорелая физиономия, и, словно этого было мало, разговаривал он тоже как кретин. Данте Торре с трудом удержался, чтобы не сообщить кретину его диагноз, и с деланым энтузиазмом вошел за ним в портик университета Сапиенца. За внушительным фасадом ректората скрывались гораздо более древние корпуса, где размещались факультеты. Он задерживал дыхание, пока снова не оказался под открытым небом. Попав в центральный двор, он набрал полные легкие воздуха, и Кретин, также известный как доцент Франческо Дельи Уберти с кафедры новейшей истории, обернулся к нему:

– Все хорошо, господин Торре?

– Конечно. Так о чем вы говорили, профессор?

– Я говорил, что ребята будут счастливы с вами познакомиться.