Убить дракона

Молодой человек поднял голову и спокойно встретил в ехидный взгляд куренного. Вопрос, который он задал, возник в голове помимо воли и заставил сходку обменяться настороженными взглядами. Боян Лисица при этом радостно подмигнул и врезал локтем в бок меланхолично жующему собственный ус ясновельможному пану. Вопрос был задан ровным бесстрастным тоном и безмолвно повис в воздухе, так и не дождавшись ответа:

– Если вести счет по-твоему, батько атаман, то трех гиней не хватит на чарку горилки в шинке хромого Ратмира. – Оглядев затаивших дыхание казаков, Данила негромко добавил: – Кросс-курс при конвертации испанских дублонов в польские злотые как считал?..

ГЛАВА ВТОРАЯ.

– Сколько хочешь? – сытно рыгнув, спросил мурза Кель-Селим.

– Десять тысяч акче, – быстро ответил ногайский бей Саид-Ахмед. Вытерев рукавом застывший бараний жир с куцей бороденки, он тут же уточнил: – За каждую.

Крымский купец бросил оценивающий взгляд на две стройные фигурки, испуганно прижавшиеся друг к другу в дальнем углу войлочного шатра, и с сожалением произнес:

– Аллах помутил твой разум, несчастный. Двести золотых за тощую гяурку?

Ногаец неторопливо запустил пальцы в котел, зацепил горстку плова и ловким движением бросил ее в рот. Хитро прищурившись, он заявил:

– В Кефе продашь по тысяче. Черненькая украсит любой гарем, даже султанское ложе.

Мурза задумчиво почесал подборок и поманил пальцем одну из девушек. Пленница и впрямь была хороша. Изящна, крутобедра, с гордо поднятой головой. Обхватив себя руками за хрупкие плечи, она со страхом и вызовом смотрела на степняков своими большими черными глазами. Кель-Селим восхищенно цокнул языком и, легко поднявшись с кошмы, раскрытой ладонью приподнял подбородок невольницы. Девушка не замедлила вцепиться зубами в палец.

– Отродье шайтана! – зашипел от боли мурза и отвесил пленнице сильную пощечину. Ногаец испуганно перехватил за руку крымчака:

– Товар испортишь! Плати и делай с ней что хочешь, а пока не смей трогать!

Упавшая на землю невольница лежала без чувств. Подол малинового ситцевого сарафана задрался, обнажив стройные ноги. Бросив похотливый взгляд, Саид-Ахмед облизнулся и осторожно ткнул ее в бок носком сапога:

– Поднимайся!

Не дождавшись ответа, бей подхватил бурдюк с айраном и плеснул ей в лицо. Девушка медленно открыла глаза, с недоумением огляделась вокруг и слабым голосом произнесла:

– Где я? Злобно взглянув на мурзу, ногаец торопливо спросил у нее:

– Как тебя звать, помнишь?

– Нет.

Пленница застонала и принялась ожесточенно растирать виски. Бей вопросительно посмотрел на ее подружку.

– Златой кличут, – испуганно сообщила светловолосая красавица. – А меня Лесей.

Саид-Ахмед раздраженно отмахнулся от нее рукой и повернулся к Кель-Селиму. Хищно раздув ноздри птичьего носа, он с едва скрываемой угрозой потребовал:

– Плати! Мурза выкатил в насмешке свои жабьи глаза и презрительно сплюнул:

– Негодный товар подсунуть хочешь? Одна без памяти, а другая калека.

С этими словами он кивнул на Лесю. Смуглая синеглазая девушка , дрожа всем телом, баюкала опухшую руку. Ногаец насупился и нехотя пояснил:

– Мои нукеры перестарались. Ничего страшно – в Кефе любой лекарь вылечит.

– А кто за лечение будет платить? И ханский саудат? Сам заплатишь? Таких денег у Саид-Ахмета не было и, скрепя сердце, он нехотя предложил:

– Триста золотых за обеих.

– Двести пятьдесят, – усмехнулся мурза, внутренне торжествуя. Ногаец был прав: гяурки хороши, и можно было неплохо заработать. Благословенные времена, когда за некоторых невольниц удавалось выручить золото по весу, давно минули, но спрос все рано был велик.

– В китабет какую сумму запишем?

Помимо ханского сбора была еще и пошлина – хумс, шариатский налог с добычи. Его еще называли долей имама, и равнялся он одной пятой от стоимости невольника. Дань брала кафинская таможня.

– Сколько есть, столько и запишем. Я не хочу, чтобы какой-нибудь нечестивый сын осла и верблюдицы донес кадиаскеру, – процедил сквозь зубы ногаец и злорадно посмотрел на мурзу. Ему, потомку славного, но обнищавшего рода, приходилось вести торг, словно купцу-иудею.

Кель-Селим молча проглотил оскорбление, выложил кошель с золотом и махнул своим охранникам. Подхватив невольниц, они вышли из шатра, где их дожидались крытые повозки, обитые изнутри мягким войлоком. Ценный груз требовал бережного отношения. Степняки дружно взлетели в седло, свистнула камча, и маленький караван тронулся в дорогу. По Муравскому шляху, тропою слез, через Перекоп. В Кафу. Главный невольничий рынок Крымского ханства.

Степная пыль проникала через щели, оседала на волосах и пыталась забраться в рот, затрудняя дыхание. Пленницы ехали молча, обнявшись, изредка всхлипывая и размазывая грязные потеки слез по лицу. Тягостная тишина прерывалась лишь скрипом колес и глухим стуком копыт по глинистой дороге. Когда повозка в очередной раз подпрыгнула на кочке, Леся болезненно вскрикнула и, сквозь слезы, с тоской в голосе молвила: