Убить эмо

У Танго мамаша тоже чуть что улыбается. Как маханет стакан, спасайся кто может. Поулыбается, а потом драться лезет. Такая экспрессивная женщина, жуть. И мужиков меняет постоянно. Танго как-то признался, что в детстве он мечтал ее прибить. Непременно топором. По химической завивке. Но потом нашел во всем мамашином безобразии один, но весомый плюс:

– Ее поведение прекрасно объясняет все мои заскоки. Прикинь, приходит участковый, она ему квашеной капустой на фуражку, а он потом меня еще и жалеет. Мол, несчастный ребенок, что ему приходится терпеть. А я и не терплю. Я привык.

С моей мамашей сложнее.

Впрочем, мне она давно не улыбается, только рожи корчит. Хмурые такие. С поджатыми в ниточку губами. Думает, что непременно надо выказывать свое неодобрение. А то вдруг я забуду, какая я нехорошая.

А я ведь даже не выставляюсь, как некоторые эмо. Так, немного совсем, если настроение подходящее. Ну, пару-тройку намеков на принадлежность к эмо. А то, что постоянно в черном, так я и до того, как узнала про эмо-культуру, так одевалась. Мне в принципе черный цвет нравится. В нем есть изначальный стиль. Кроме того, мое лицо как-то удачно с ним контрастирует.

– Слава богу, хоть волосы в черный не выкрасила, – глубокомысленно рассуждает мама.

И не буду. Они мне и такие нравятся. Хороший рыжий цвет. Который зимой становится почти каштановым, а летом выгорает до светло-золотистого.

– Челку подстриги, а то без зрения останешься, – а вот такие предостережения я слышу в сотый раз.

Чтоб мама так не убивалась, я демонстративно собрала челку в пучок и связала ее розовой резинкой.

– Так и будешь ходить? – всполошилась мама, которая уже усвоила, если я чего решила, непременно сделаю.

Сегодня у нее возникла охота позаниматься воспитанием:

– Стася, у тебя такое привлекательное лицо, а делаешь из себя черт-те что.

– И сбоку бантик, – поддержала я ее, поскольку челка вместе с резинкой благополучно съехали на сторону.

– И как такую тебя любить?

– Я же тебя люблю, – удивилась я. – Хоть ты в это и не веришь.

– Не верю. Если бы любила, то стала бы как все нормальные дети.

Иногда мне кажется, что мама не способна любить просто так. Ей нужно фундаментальное обоснование любви.

Любить за что-то – это тупо. Нужно любить просто так.

Мамина убежденность в моей ненормальности только окрепла после моей идиотской исповеди. Она как-то спросила, что со мной происходит. Ая сдуру попыталась ей объяснить. Кто ж знал, что с ней нельзя откровенничать? Во-первых, она ни фига не поняла, а во-вторых, из простых признаний сделала тупые упрощенные выводы. В том числе – о моей врожденной ущербности:

– Ты не моя дочь. Тебя подменили в роддоме.

А то! Такие идеи и мне порой приходили в голову.

– У тебя что, мальчик был? Надо было внимательнее смотреть, когда из роддома получала.

– Заткнись! Ты меня достала. И куда школа смотрит!

– Я тебя тоже очень люблю! Вот и поговорили по душам.

Иногда она обзывает меня уродкой, пугалом, клоуном, Гитлером, а когда совсем взъерепенится – специальным громким голосом рассказывает подругам по телефону, что я страшнее атомной войны. Что я отощала как дистрофик и скоро сыграю в ящик. Я не тощая. У меня нормальный сорок четвертый. А грудь даже великовата. Зато все остальное как надо. Особенно глаза. Не хуже, чем в японских мультиках. Ну, может, чуть поменьше. Зато, когда обведешь немного, самое то. Все, кто понимает, страшно завидуют.

* * *

А потом маме стало по барабану, отчего я мучаюсь и чей я ребенок, потому что она родила новую игрушку и ей стало до меня как до лампочки. Хотя если задуматься – до лампочки не так и далеко. Только руку протянуть.

– Ты, внучка, душу-то никому не раскрывай. Чем шире откроешь, тем скорее в нее плюнут, – наставляла меня бабушка.

А в душу не только плюют. Ее иногда выпивают.

– Не забывай, что ты самая лучшая на свете, – уверяла меня бабушка. – И не старайся выглядеть. Просто будь собой.

Иногда я забываю, что она умерла.

Я не хочу забывать, но порой мне кажется, что она так и сидит на лавке у дома. И я могу, когда захочу, подойти к ней, поцеловать ее в смятую щеку. А она похлопает рукой рядом, мол, присаживайся, поболтаем.

Мама, как до тебя достучаться? Ау! Перестань казаться кем-то выдуманным.

А вдруг она и вправду такая замороженная?

Теперь ее даже моя внешность не коробит. Будто я грязное пятно на обоях. Неприятно, но можно картиной прикрыть, чтоб в глаза не так бросалось. Меня «прикрыли» фразой «тупая как пробка». Раз тупая, значит, ничего не поделаешь. По-моему, маме даже нравится, что ее все жалеют из-за такой дочери. Она не оставляет попыток меня подмять, подчинить своей воле. А папа говорит «перебесится», «подрастет и станет как все».

А я не хочу как все! И не буду!