Убить фюрера

— Слушай ты, моралист хренов, — начал кипятиться Каратаев, — а тебе не кажется, что еще более глупо не воспользоваться своими возможностями? Добрая половина людей на земле готова душу дьяволу продать, только чтобы добиться чего-то желанного. И продала бы, да не может сыскать покупателя. Из ста художников, поэтов и писателей, появись у них возможность подсмотреть еще не созданные шедевры будущего, все сто сделали бы это не задумываясь. Все сто! Будь уверен. И поступили бы совершенно естественно, потому что это в самом существе человека. Выше твоей высшей справедливости есть другой высший закон: пользуйся своими возможностями, не будь идиотом!

— А ведь ты рассказал мне далеко не обо всем тобою задуманном, — решил прекратить бесполезный спор Нижегородский. — Не так ли?

— Я жалею, что вообще поддался на твои уговоры и разоткровенничался. — Каратаев поднялся. — Мне холодно. Ты как хочешь, а я возвращаюсь домой.

Жизнь компаньонов в Мюнхене шла своим чередом. Нижегородский часто разъезжал по городам и весям, продолжая тянуть всю техническую сторону их финансового предприятия. Часто ездил в Эльзас и проводил там по нескольку дней в обществе виноделов. Несколько раз Вадим побывал в горах. Он всегда возвращался оттуда посвежевшим и в приподнятом настроении, однако его удручало убожество современного курортного сервиса и особенно конструктивная отсталость лыж, лыжных креплений и прочей спортивной амуниции.

— Они такие тяжелые и неповоротливые, Савва, — говорил он о лыжах, — а крепления так незатейливы, что в случае твоего падения можешь быть уверен: лыжи останутся при тебе, прокувыркайся ты с ними хоть целую милю. А вот целостность твоих ног окажется под большим вопросом. Я уж не говорю о палках — это турнирные копья, способные пробить доспехи сэра Ланселота.

— Катайся на санках, — последовал совет.

— Ты о бобслее? Так его еще вроде не изобрели!

* * *

В середине апреля из Амстердама пришла небольшая посылка. Открыв коробку, компаньоны обнаружили в ней изысканный футляр, оклеенный темно-красным бархатом, внутри которого на атласной подушечке лежал красивый драгоценный камень почти сферической формы. Его многочисленные грани поблескивали при малейшем движении, большие и средние ярко вспыхивали, совсем маленькие, казалось, сыпали озорными искорками. Из сопроводительного письма, вложенного в коробку, соотечественники узнали, что это точная копия будущего «Фараона», выполненная из муассонита. Ван Кейсер проверил на нем свои новые приспособления и на днях обещал приступить к полировке будущего бриллианта.

— Скоро лето, а эти растяпы так и не нашли еще Тути, — сказал в связи с этим Нижегородский. — Никто упорно не обращает внимания на твои намеки.

Он имел в виду новеллу компаньона, в которой тот недвусмысленно указывал место захоронения Тутанхамона.

— Зато в литературном плане мой рассказ понравился, — не без гордости заметил Каратаев, продолжая любоваться камнем.

И у него было некоторое основание так говорить после небольшой рецензии в одной из газет. В ней автора новеллы об Адаме Травиранусе сдержанно похвалили, отметив глубину его египтологических познаний. Правда, в другой немецкой газете на таинственного A.F. накинулись, обвиняя в непатриотизме и оговоре. Имелось в виду упоминание о незаконном вывозе скульптур, найденных немцами в Амарне.

— Придется ехать и тыкать их носом, — сказал наконец Каратаев, запирая футляр в сейф. — Справишься один или мне тащиться с тобой?

— Да ладно. Дай только на недельку компьютер да подбери кое-какой материал в тему, чтобы я не выглядел там полным профаном.

Дней через десять Нижегородский уехал в Венецию, чтобы оттуда отплыть к берегам Африки. Перед поездкой он много читал о Египте, не отходил от Саввиного компьютера: Каратаев создал для него персональный монитор, клавиатуру и дал доступ к историческим базам своего архива. Они сидели каждый в своей комнате, изредка обмениваясь электронными записками.

Вадим вернулся только через три недели. Выглядел он загорелым и вообще имел вид бывалого путешественника. Пиджак цвета смешанной с песком красноватой глины, такого же цвета галифе с широченными пузырями, выгоревшая на солнце и ветру фетровая шляпа с загнутым к тулье краем поля и высокие, почти до самых колен, шнурованные ботинки из оливкового брезента и рыжей кожи. Все это вкупе с походным саквояжем и висящим за спиной длинным картонным тубусом, в каких носят карты или чертежи, производило определенное впечатление. Многочисленные котомки и коробки оставались еще внизу. Пауль, встретивший шефа на вокзале, выгружал их теперь с помощью Гебхарда из машины.

— Мы нашли Тути, — с порога бодро заявил Нижегородский.

— Ты почему не звонил? Пропал на целый месяц! Я уже не знал, что и думать. Трудно было послать телеграмму? — набросился на него Каратаев.

— Откуда, шеф? Из пустыни?

— А почему в газетах ни слова?

Нижегородский пожал плечами.

— Наверное, еще копают. Я не стал дожидаться, когда они проникнут в саму гробницу, расчистка только самого первого тоннеля заняла несколько дней.