Убить фюрера

– Тогда какого лешего ты меня не предупредил? – возмутился Вадим. – То ты подмечаешь всякие мелочи, вроде очередного воспаления императорского уха, а тут чуть ли не революция, да еще в зоне наших коммерческих интересов, а я узнаю о готовящемся вместе со всеми, как последний идиот!

– Я разве не говорил? Извини. Ты лучше скажи, зачем ты надоумил этого болвана Копытмана играть в рулетку? Ты знаешь, что он уже давным-давно в Мюнхене?

– Давным-давно? – удивился Нижегородский.

– Да. Этот дурак проиграл все деньги на третий же день, стащил у кого-то не то талер, не то гульден, был пойман с поличным и посажен в участок. Там он наплел, что является компаньоном знаменитого винодела Нижегородского (он так и сказал – Нижегородского!) и назвал наш адрес Пришлось посылать в Висбаден Пауля и везти этого профессора сюда, пока он снова не влип в какую-нибудь историю. Теперь он целыми днями торчит здесь и обвиняет во всем тебя. Мне ничего не оставалось, как выделить ему кладовку и засадить за обработку биржевых ведомостей. Так что давай приезжай, а я уеду куда-нибудь подальше от всех вас. Теперь моя очередь.

По возвращении Нижегородский нашел Якова Борисовича сидящим на лавочке возле дома. День был не по-ноябрьски теплым. Рядом, в ворохе собранных Гебхардом опавших листьев, деловито копался Густав.

– Быстро же вы обернулись, – сказал Вадим неудачливому курортнику. – Вам не понравилось тамошнее общество? Я слыхал, что нынче в Висбадене была великая княгиня…

– К черту княгинь и к черту этот ваш Висбаден с его водами и рулетками! – обиженно заговорил Копытько. – Вы дали мне неверный номер, Нижегородский.

– Да ну! – Вадим отдал чемодан ожидавшему Гебхарду и присел рядом.

– Я вам говорю. Вместо семнадцати выпала пятерка. Красная пятерка. Тот тип выиграл, а я по вашей милости проиграл.

– А сколько вы поставили?

– Тысячу, конечно! Не десять же марок.

– Действительно, – согласился Нижегородский, – десять марок – это не по-нашему. А как вы сделали ставку?

– Обыкновенно.

– И все же? Опишите в деталях.

Копытько задумался.

– Ну… сначала я поинтересовался, могу ли поставить тысячу…

– У кого поинтересовались?

– У нового крупье, разумеется. Правда, Анна Григорьевна меня отговаривала… Чего вы смотрите? Я был не один. Когда я сказал, что сейчас этот тип учинит свару… ну… тот самый толстяк, о котором написано в заметке, мне, понятное дело, не поверили…

– Кто? Анна Григорьевна?

– И она, и ее племянник, как бишь там его звали?.. – Копытько наморщил и без того морщинистый лоб. – Ну, неважно…

– Так вы там еще и сеанс угадывания мыслей устроили?

– А что такого? Я же не сказал им всей правды…

Из дальнейшего разговора выяснилось, что, проиграв тысячу марок и придя через полчаса в себя, Яков Борисович вознамерился отыграться. У него еще оставалось марок четыреста. Их хватило часа на полтора, после чего противник азартных игр возненавидел их еще больше.

– Говорят, вы теперь при деле? – желая сменить грустную тему, спросил Вадим. – В чем состоит ваша задача?

Оказалось, что Савва поручил Копытько выписывать из определенного набора газет данные котировок акций около пятисот германских и иностранных компаний и фирм. Эта работа не требовала особого владения языком. Нужно было отыскивать в большой, разлинованной Паулем тетради строку с названием фирмы и вписывать в нужные клетки соответствующие этой фирме данные. Раз в неделю Каратаев заносил тысячи цифр из тетради в компьютер, и специальная статистическая программа осуществляла их обработку. Полученные результаты сравнивались с точно такими же, но рассчитанными по архивным (историческим) данным, на основании чего делались выводы о произошедших отклонениях. Все это, по утверждению Каратаева, позволяло отслеживать «перекосы», «сдвиги», «растяжки», «перетоки» и прочие деформации, которые, к великому сожалению компаньонов, неуклонно увеличивались.

Наступила зима. Каратаев действительно сдержал свое слово и уехал. Он решил провести недели три в Вене и забрал с собой Пауля.

В сочельник Савва возвратился без предварительного звонка или телеграммы. Он прошел в гостиную и, не снимая пальто, на воротнике которого капельками воды поблескивали растаявшие снежинки, с шумом плюхнулся на диван.

– Я вернулся!

Нижегородский сидел возле растопленного камина с ворохом бумаг. Он что-то помечал в них химическим карандашом и беззвучно шептал украшенными синим пятном губами.

– Я вернулся, ты слышишь?

– Да, да. И вижу тоже. – Вадим поднял с пола одну из газет и ткнул в нее пальцем. – Акции Сименса падают вторую неделю. Сильно падают. Американцы подняли пошлины на ввоз немецкой электротехники и химии. Социалисты мутят воду в Рейхстаге, а саарские углекопы опять грозят забастовкой. Ничего подобного в твоих выписках нет.

Каратаев, вздохнул, поднялся и вышел в холл. Вернувшись уже без пальто, он подошел к камину и протянул руки к огню.

– Начнется война, и все постепенно выправится.

– Ты думаешь?