Убить Генри Киссинджера!

По мере приближения к центру Кувейта движение становилось все более интенсивным. Принц Саид последовательно пересек четвертый, третий и второй городские пояса, потом повернул налево, к первому. «Пояса» состояли из бульваров, концентрически опоясывающих город. Первый – определял центр, остальные приближались к перенаселенным окраинам. Разумеется, ни о каком рациональном планировании строительства не могло быть и речи. Дома вырастали, как грибы, где попало.

Принц Саид свернул направо, на Каири-стрит. Полицейские в черной форме почтительно его приветствовали. Машина то и дело попадала в пробки, тем не менее Саид, подобно большинству кувейтцев, предпочитал водить машину сам. Пусть ливанцы заводят себе шоферов! А заодно с ними и женщины. Даже могущественнейший эмир водил машину сам. Огромная уродливая телебашня отмечала центр города, возвышаясь над небоскребами. Кое-как продвигаясь, принц к десяти часам добрался до Мубарак аль-Каббер-стрит и выехал к Сафар-сквер, где узрел настоящий океан машин между жмущимися друг к другу глинобитными домиками. Здесь и было сердце старого Кувейта, пронизанное мрачными пряными базарчиками. И хоть в городе на каждой улице переливались всеми цветами радуги витрины самых современных магазинов, жители находили для себя все необходимое в этих грязных лавчонках.

Принц выругался сквозь зубы. Машины застыли, прижавшись впритык друг к другу. Автомобильные гудки перекрывали передаваемый через усилитель вой муэдзина с мечети Фахд аль-Сахим. Ужасное кощунство! В Саудовской Аравии воистину правоверные никогда так не поступали. В их стране пять раз в день надо было молиться, иначе грешника ожидало примерное наказание.

Саид запаздывал. Взбешенный, он резко крутанул руль и выехал на тротуар. Никому не пришло в голову его оштрафовать. Он закрыл дверцу на ключ, что, впрочем, было необязательно, потому что в Кувейте почти нет воров. Спасительный обычай отрубать им руки держит нравственность страны на должной высоте. К тому же благодаря нефти город буквально ломится от богатства. Для кувейтца бесплатны практически все услуги: телефон, врачи, бензин. Он не знает, что такое налоги. Само собой разумеется, что на четыреста тысяч иностранцев, которые здесь проживают, эти льготы не распространяются, но зарплата настолько велика, что высокий уровень жизни обеспечен для всех. У палестинцев же, оплакивающих потерянную родину, вовсе нет никакой охоты покидать эту благословенную страну.

Принц Саид влился в густую базарную толпу. Из-за недавних дождей земля под ногами превратилась в настоящую клоаку. Четыре или пять ультрасовременных зданий возвышались над извилистыми улочками. В этих зданиях располагались банки. Принц колебался: он пришел немного раньше. Чтобы убить время, он проскользнул на базар, где продавались женские украшения. Крохотные лавчонки ломились от браслетов, подвесок, ожерелий грубой ручной работы. Еще четыре года назад в Кувейте не было ни одного ювелирного магазина. Но вскоре индусы, привлеченные дразнящим запахом нефти, восполнили пробел. В лавках толпились закутанные в черные покрывала женщины, стоял шум и крик, торговались из-за каждого динара. Ювелирная лавка – единственное место для самовыражения кувейтской женщины. Международное женское движение ни в коей мере не проникло в арабские страны. В лучшем случае – крольчиха, в худшем – проститутка; восточная женщина как социальное явление не существует.

Египтянка с красноватыми, выкрашенными хной волосами примеряет подвеску, которая покоится на могучей груди ее. Через витрину она замечает направленный на нее взгляд Саида аль-Фюжелаха. Лицо ее накрашено, грубовато и вульгарно, но в улыбке открываются ослепительные зубы. Она держит подвеску на ладони, взвешивает ее. Принц какую-то долю секунды колеблется. Если бы в его постели не лежала Мариетта, он вошел бы в лавку и купил для женщины украшение. Остальное – простая формальность. Он частенько прогуливается по базару украшений... Сейчас он себе говорит, что, как и у большинства египтянок, тело этой покрыто черными волосками, и проходит дальше. Разочарованная покупательница кладет подвеску на прилавок.

– Ты хотел меня обобрать, – говорит она торговцу, – это не золото...

* * *

На женском базаре, увы, уже давно не продают женщин. Создания неопределенного возраста, до глаз закутанные в чадру, сидят на корточках перед грудами тканей и одежды и занимают весь центр крытой торговой галереи, сжатой с двух сторон жалкими темными лавчонками. Принц Саид аль-Фюжелах пытается заткнуть уши, чтобы не слышать пронзительных криков торговок. Его роскошная дишдаша, тканная золотом шапочка, длинный мундштук привлекают всеобщее внимание. Одна из торговок тянет его за полу. Для приличия он берет неумело вышитую кофточку и рассматривает ее. В ту же секунду владелица вещи начинает в непомерно преувеличенных выражениях превозносить товар: это неповторимая в своем роде вещь, это прекрасная, изумительная, достойная лишь светлейшего принца кофточка...

– И всего лишь семьдесят динаров! – восклицает она.