Убить Герострата

Мое окно выходило в сторону озера. Я напрягла свое сомнительное пространственное мышление: сможет ли меня кто-нибудь увидеть, когда я буду вылезать из окна? Пожалуй, от ворот эта сторона дома не просматривается. Ночью Лотта свободно бегает по всему участку. Какое счастье, что у нее начались дамские неприятности, иначе она бы непременно подняла хай: давай, мол, побегаем, поиграем! Как-то уж очень буквально псина поняла слова хозяина, что я “своя”. Спрайта с цепи не спустили, он сидит у ворот и тоскует, ему ни до чего дела нет. Петя спит в кресле, а вот Катя…

Если она посмотрит в свое окно, то прекрасно увидит все мои маневры. Рискуя сломать шею, я старательно пыталась рассмотреть, горит ли у нее свет. Время-то детское – всего одиннадцать, к тому же белая ночь. Похоже, я поторопилась, придется подождать.

От напряжения у меня не на шутку разболелась голова – вот она, не ко времени помянутая мигрень. “Ты даже в этом умудрилась выпендриться!” – удивлялся Мишка. У нормальных людей при мигрени болит всего полголовы, а у меня – целая. Как сказал врач, это бывает чрезвычайно редко, но все-таки бывает. Если я успеваю захватить приступ в зародыше, то помогают две таблетки аспирина и грелка на шею, но если момент ауры уже прошел – все, туши свет. В буквальном смысле слова. Только спать.

Сейчас аспирин пить было уже поздно, но лечь спать я тоже не могла себе позволить, поэтому снова отправилась в хозяйскую ванную. Не глядя схватила две таблетки, запила водой из-под крана и только тут сообразила, что слишком уж они маленькие. В ужасе я начала выгребать из шкафчика все подряд упаковки. Так и есть. Вот он, аспирин, целая пачка. А вот рогипнол. После моего набега на пластинке оставалось пять таблеток, а теперь только три. Мама дорогая, держите меня семеро! Что же теперь будет-то? Наверно, моя бедная голова специально дала рукам команду схватить не ту пачку, чтобы крепким сном задавить ненавистную боль.

Что же делать? Засунуть два пальца в рот, вызвать рвоту? Меня передернуло. Да и что толку, эта гадость всасывается почти мгновенно. Значит, придется бороться со сном.

Еще час я старательно таращила глаза, в которые впору было вставлять спички, пыталась делать гимнастику и без конца мыла лицо холодной водой. Помогало слабо. Надежда оставалась только на предстоящее форсирование водной преграды.

В начале первого свет у Кати все-таки погас. Я подождала еще полчаса и выбросила в окно пакет с вещами. Он упал как-то особенно громко, и я замерла в ужасе. Но все было тихо, только Спрайт тихонько поскуливал у ворот.

Процесс вылезания из окна я освоила еще в возрасте пяти лет, когда бабушка на даче в качестве наказания запирала меня в своей спальне. Правда, это был первый этаж, но с высокой стороны. Дело в том, что наш дом построен на пригорке, поэтому с фасада цоколь всего по пояс, а сзади – почти в человеческий рост, из-за чего кажется, что дом стоит, приспустив штаны.

Я села на подоконник, свесила ноги вниз и аккуратно перекатилась на живот. Крепко вцепившись руками, начала сползать вниз. Нащупала ногами… что? У двери это называется косяк, а у окна? Спать хотелось так, что в голове все путалось. Обдирая пальцы, ломая ногти, повисла раскорякой и снова поползла вниз. У нас в Мартышкино все было проще – я просто становилась на цокольный бордюрчик и прыгала на бабушкины маргаритки.

Наконец я разжала пальцы и кулем полетела вниз. Видимо, мое полусонное расслабленное состояние послужило амортизатором, потому что я даже не почувствовала удара. Постояла минуту, прислушиваясь. Потом перебежками рванула к озеру.

Если не ошибаюсь, мы свернули с шоссе под углом примерно в сорок пять градусов и поднимались в гору, плавно сворачивая вправо, в потом все так же вправо спускались, описывая полукруг. Дорога доходила до ворот, а потом начиналась ничейная полянка до самого озера, именно ее-то я и видела с пляжа. Но если я пойду по дороге, Гена непременно меня заметит. Там даже кустиков нет, только заборы с двух сторон. Хорошо, а как же тогда подъезжают к другим домам? Значит, есть еще какая-то дорога, которую я просто не видела или не заметила.

Так, слева, значит, поляна, а справа? Справа – соседний участок, потом еще один, а вот за ним, кажется, дикие заросли. Может, все-таки не весь берег буржуины на лоскуты порезали? Эх, попытка не пытка, а горе не беда. Рискнем, пожалуй.

Участок у Антона был не квадратный, а какой-то замысловатой формы, вроде трапеции, поэтому полоса пляжа оказалась не особенно большой, всего метров тридцать. Впрочем, может, и больше, я плохо определяю на глаз расстояния. Подойдя к решетке, я сняла кроссовки и платок, затолкала в пакет и перебросила его на соседний участок.

Дно понижалось плавно, и когда я оказалась у конца ограды, вода не доходила мне даже до груди. Холода я почти не чувствовала – все-таки наркоз действовал. Не хватало только уснуть прямо в воде и утонуть. Кое-как я перевалила на чужую территорию и побрела к берегу, стараясь не слишком шуметь. С трудом нашла свой узелок.