Убить Герострата

Насчет этого пункта программы у нас были разногласия в виду его рискованности. В самом деле, если больной немножко умер, почему его не привезли к ним немедленно? На то они и реаниматоры, чтобы реанимировать. Но что будет, если вдруг появится настоящий дежурный врач или медсестра, доказывал Антон. Менты им доложатся, или сами больным поинтересуются. Что тогда? Позвонят в реанимацию, а там скажут: я не я, и лошадь не моя. А так – все в порядке, больной скончался и складирован. Врачу с сестрой самим невыгодно шухер поднимать, они-то чем в это время занимались? Вот то-то. А что касается праведного негодования реаниматоров… Ну что ж, больной умер во сне, часа два назад, какая там реанимация. Почему не заметили? А почему, собственно, должны были заметить? Спит себе спокойненько, зачем будить. Ну хорошо, а почему же тогда должны были в реанимацию перевести? Да вот поэтому же. Сообразили, что слишком крепко спит, повезли и только по дороге сообразили, что к чему.

Навстречу нам из небольшого чуланчика, освещенного мигающей лампой дневного света, вышел молодой парень в грязно-белом халате. Сторож. Или, скорее, санитар. Наверно, студент-медик. Тощий, бледный, как и его клиенты, под глазами темные круги.

- Бумаги давайте! – заорал он неожиданно громким и густым для его комплекции голосом.

- С ума спрыгнул? - возмутился Петя. – Какие еще тебе бумаги, час ночи. Пусть постоит до утра. Хоть в коридоре. Не в палате же его оставлять, соседи волнуются.

- Ага! А потом еще кого-нибудь привезут, все перепутается. У меня один раз так уже было. И сопроводиловки перепутали, и заключения, и самих трупаков. Только на кладбище заметили. На больницу чуть в суд не подали, еле удалось замять. Нет, не приму. Куда хотите, туда и девайте.

- Тогда я знаешь, что сейчас сделаю? – грозно надвинулся на него Петя, и я уловила в его голосе нотки глубокого удовлетворения. – Я его вывезу во двор. И пойду спать. А он пусть стоит. И плевать я хотел на тебя, шитхед долбаный! Каждая жаба будет из себя подводную лодку корчить!

- Пусть стоит, - покладисто согласился санитар, нисколько не обижаясь. – Раз я его не принял, то и отвечать за него, если что, тоже не буду.

Он развернулся и ушел обратно в свою каморку, а Петя, исполнив дивный нецензурный звукоряд и стараясь производить побольше шума, выволок Корнилова во двор.

Дело в том, что первый этаж больницы был очень высоким, к нему вели лестница и пологий пандус, а подвал находился вровень с асфальтом, даже небольшое крылечко имелось в наличии.

- Все, Маша, пошли, - сказал Петя, громко хлопнув дверью, - и нехай они все тут сгниют.

Для конспирации мы сели в лифт, поднялись на первый этаж и вышли через разные выходы. А потом обошли больницу кругом и вернулись к моргу. Антон уже ждал в машине – он коротко мигнул нам фарами из-за толстенного дерева. Оставалось только привести Корнилова и уехать.

Петя шел впереди. Не доходя нескольких шагов до крыльца он резко остановился, и я по инерции налетела на него. Фонарь у входа освещал пустую площадку. Герострат исчез.

- Интересно девки пляшут по четыре штуки в ряд, - протянул Петя. – Сбежал твой драгоценный. Ну, ему не привыкать.

Я зашипела, как паровой утюг. Такого страху натерпелась, на такой риск пошла, а этот… Даже и слово не подберешь сразу, хотя лексикон у меня далеко не бедный.

- Подожди-ка, - вдруг сообразила я. – А где тогда каталка? Он что, на ней уехал?

- Каталку мог кто-нибудь забрать. Тот же санитар. Ладно, сейчас узнаем. Пошли!

Он решительно распахнул дверь и заорал:

- Эй ты, малахольный! Где мертвяк?

Но я уже видела стоящую в коридоре каталку, Корнилова на ней и санитара рядом. Мальчишка наклонился и с ужасом вглядывался в “труп”.

- Вы что это привезли? – дрожащим голосом спросил он. – Я вышел покурить, смотрю, а он шевелится. Я его затащил сюда. У него, между прочим, пульс есть. Он живой. Надо в реанимацию срочно.

- Ну-ка, ну-ка, - отодвинул его Петя. – Маша, иди сюда.

Мне уже надоело быть Машей, но делать нечего, назвался груздем…

- Нет у него никакого пульса. Ни на руке, ни на шее. Хватит сочинять.

Я тоже пощупала сонную артерию и подтвердила – нет, мол.

- Но как же так? – прошептал парень и снова дотронулся до Геростратовой шеи. – Да вот же, пульс!

Я давно уже заметила, что человеку можно впарить любую глупость, если говорить с достаточной степенью уверенности. При известной сноровке можно даже убедить, что черное – это белое, особенно если человек привык в себе сомневаться. Мордатый милиционер у дверей палаты, несмотря на свою наглость, был, похоже, как раз из таких. Парнишка-санитар – тоже.

- Ребенок, - сказала я со снисходительной усмешкой, как у доброй усталой матери семейства, - это не его пульс, а твой. Ты прижимаешь пальцы и чувствуешь свой пульс в периферических сосудах. В капиллярах то бишь.

- Да? – удивился он и прижал пальцы к щербатому столику. – Правда.

- Ну вот, - удовлетворенно кивнул Петя. – Или, может, это пульс стола?

- Но ведь он же шевелился! Я видел!

- А тебе не приснилось?

- Да нет же! – Парень чуть не плакал.