Убить колибри

– В нашем роду было у меня столько прабабок, столько дедов и прадедов. Елецкие купцы и мещане, такой род, такая сила. С каждым поколением все меньше, меньше. На войнах, на этапах, в бегах за границу, от болезней, женихи на фронтах, тетушки в ссылках. И вот я одна, последняя веточка рода. Я живая, здоровая, на мне столько свежих листьев, цветов, а завязей нет. Я бесплодна. На мне кончается род. Я тупик. В меня залетели все мои бабки, прабабки, все тетушки, дядюшки и умерли навсегда. Мне кажется, я вижу их печальные лица, их горькие глаза, которые смотрят на меня издалека с укоризной и болью.

– Мы говорили с тобой об этом.

– Я ходила к врачам, ходила к знахаркам. Пила святую воду, даже до восхода солнца выходила голая на луг и каталась по росе. Может, мне поехать в какой-нибудь святой монастырь? Помолиться перед чудотворной иконой, чтобы она послала мне детей?

– Ты ведь знаешь, что у меня не может быть детей. После Чернобыля я бездетный.

– Но, может быть, тебе поехать к знаменитому врачу? А мне помолиться перед иконой? И Господь пошлет нам ребенка?

– Я был у врачей. Они сказали, что я бездетный.

Пыльный вихрь, острая колючая буря замотали его в свой ядовитый рулон, перенесли через пространство и время и вывалили из душного свитка, уронили в окрестность Чернобыля. Он, солдат химзащиты, кашляя в респиратор, шел, направляя трубу дозиметра на рваные куски арматуры. Стрелка бешено билась, скакала, словно чувствовала боль земли.

Леса с пожелтелой листвой среди цветения весны. Площадки дезактивации, где машины тонули в липкой пене, словно их мылили для бритья. Вертолеты, еще недавно стрелявшие в афганских горах, нависали над взорванным блоком, кидали в кратер свинцовые чушки, и свинец, испаряясь, висел над станцией мутной дымкой. Ликвидаторы в белых одеждах перебегали по ломаной линии, среди смертоносных осколков урана, пригибались, словно по ним бил пулемет.

Все ждали нового взрыва. Раскаленный ком прожигал подпятник реактора, приближался к водоносным слоям, и когда их коснется, вскипят грунтовые воды, облака смертоносного пара поднимут пласты земли.

Бригада донецких шахтеров била штольню под днище аварийного блока, готовилась установить морозильник. Голые по пояс, играя потными мускулами, шахтеры толкали вагонетки с грунтом, глаза их светились безумным блеском. Окладников прижимал радиометр к бетонной плите, за которой тлели и плавились адские комья урана. Ему казалось, он своей головой поддерживает плиту, не давая ей рухнуть.

Вертолет парил над жерлом аварийного блока. Страшное дупло, наполненное железным туманом, извергало бестелесную смерть. Кабина вертолетчиков была обшита листами свинца, а Окладников, в матерчатом комбинезоне, совал трубу радиометра в стекло иллюминатора, глядя, как стрелка замерла у предельной отметки. И ему казалось, что тело его горит.

Солдат построили длинной цепочкой у входа в отравленный блок. В дырки пробитой кровли под разными углами били лучи синего солнца. Солдат по одному запускали в помещение блока, и те в респираторах и бахилах, с совком и метелкой в руках мчались туда, где лежала смертоносная частица урана. Сметали ее в совок, сбрасывали в контейнер для мусора, опрометью бежали к дверям. Окладников промчался среди синих лучей, вслепую ударил веником крохотную ядовитую крошку, смахнув ее в мусор, протиснулся обратно сквозь двери. Стягивал бахилы, из которых ручьем лился пот.

Их осматривал врач-радиолог. Сообщил Окладникову, что тот получил две боевые дозы. Тихо вздохнул: «Эх, ребята, ребята!»

Окладников лежал в темноте, слышал, как ухает сердце. Ольга осторожно трогала его голую грудь, что-то чертила.

– Ты что?

– Рисую.

– Что рисуешь?

– Домик, для наших детей.

– Люблю тебя, – сказал он, прижимая к груди ее руку.

Глава 6

Дом на Тверском бульваре постепенно пустел. Его покинул Феликс Гулковский, в сопровождении охраны, которая заслоняла его своими натренированными телами, усадила в «Бэнтли», и машина, сверкая черным лаком, умчалась в пурге. Покинул дом его хозяин Евгений Франк, целуясь на прощание с самыми дорогими гостями. Следом потянулись остальные гости, довольные проведенным вечером, ценными деловыми встречами, получив негласные установки для продолжения своей деятельности в политической и культурной сферах. Только самые неутомимые, не желая расставаться, не выпуская из рук стаканы с виски, продолжали спорить, перетирая все те же, не имеющие скончания темы.

Одна из таких засидевшихся стаек разместилась на диване и креслах возле камина, в котором остывал серый пепел.

– А я настаиваю, только эволюционное изменение строя! Никаких революций! Революция, – это значит, что к власти приходит народный хам. Вы хотите хама в Кремле, я вас спрашиваю? – азартный толстячок, участник «круглых столов» и телепередач, где требовалось присутствие умеренных либералов, жадно отхлебнул виски.