Убить королеву

Наконец я нахожу бурое кирпичное здание, затертое между двумя бурыми кирпичными зданиями в ряду других бурых кирпичных зданий. Одно окно, одна дверь, одна грубо намалеванная вывеска над дверью, изображающая пухлую кисть синего винограда. Внутри ничуть не приятнее. Длинная стойка, шатающиеся столы и стулья, посетители, как две капли воды похожие на тех, кто расхаживает по докам: глубокие вырезы, беззубые рты, мятые лица и запах рыбы.

Я прохожу к стойке, протискиваюсь между двумя громилами и кладу локти на липкое дерево.

— Я ищу Мариэтту, — говорю я человеку за стойкой.

Он указывает на высокую стройную строгую женщину в переднике. Она смотрит на меня. Я не знаю, что делать, поэтому говорю:

— Меня прислал Тоби, — надеясь, что для нее это не пустые слова.

И оказываюсь права. Она кивает хозяину, который шарит под стойкой и протягивает мне ключ.

— Два пролета наверх, третья дверь справа. — Она оглядывает меня, о чем-то раздумывая. — Прислать еды? Одежды? Горячей воды?

Мне нужны документы и билеты, но, может быть, это какой-то шифр. Я не знаю и на всякий случай соглашаюсь. Огромные корабельные часы над стойкой показывают половину второго. Выходит, у меня есть полтора часа для отхода и еще меньше времени, чтобы понять, как оказаться на борту.

Я поднимаюсь по скрипучей, покрытой красным ковром лестнице и открываю указанную дверь. Я уже начинаю привыкать к такому. Четыре грязные стены. Потрескавшийся потолок. Стол перед почерневшим от сажи кирпичным камином. В камине тлеет огонек. Пол щербатый и скользкий, как будто его натерли мылом. Узкая кровать придвинута к узкому окну. На кровати лежит тонкое одеяло — и ничего больше, — но сейчас и это кажется роскошью. Я не раздеваюсь, не снимаю даже черных тяжелых туфель. Забираюсь на тюфяк, прижимаясь плечом к стене, а лицом к окну.

В отличие от пансиона, где мы жили с Йори, стекло здесь чистое и целое, нет ни пятен грязи, ни трещин. Я вижу в нем себя, а не серые пятна света и дымку дождя. Себя, с краской на щеках, киноварью на губах, взъерошенными волосами. Я не похожа на ту девушку, которой когда-то была. Я больше не знаю, кто я.

Я могу обвинить в этом других: королеву, ее людей, страну, закон. Я уже так поступила, именно это и привело меня из Корнуолла в Лондон, в «Глобус» и на сцену, поставило перед королевой. Поселило в моем разуме жажду мести, а в сердце — жажду убийства, заставило решить, что единственным ответом на смерть отца и все мои беды будет еще одна смерть (на самом деле я лишь навлекла на себя новые беды).

И ни разу я не сказала, что сама виновата в том, что со мной происходит.

После того, как в Ланхерне был убит мой отец, в мире не осталось ни одного человека, который указывал бы мне, что делать. Никто не велел мне везти отцовские письма к Кейтсби или влезать в заговор. Как никто не велел отцу устроить этот заговор или раз за разом нарушать законы. Мне говорили, что гибель отца — случайность, неудача, неожиданность, воля Господня, но никто не сказал, что это последствие его собственных решений. А мои решения привели к тому, что я сижу в этой дыре, в который раз не зная, что делать.

Наконец в дверь стучат. Я боюсь открывать, думая, что это они, снова пришли за мной. Но я слышу голос Мариэтты, и она входит в комнату с кувшином воды, хлебом и стопкой одежды — штанами, рубашкой, плащом, — которые, кажется, могут мне подойти. И с конвертом. Я протягиваю ей деньги Тоби — последние гроши, которые есть у нас обоих. Она берет их. Она ничего не говорит и не задает вопросов. Просто кладет вещи на стол и уходит.

К половине третьего утра я успеваю помыться, переодеться и поесть. Я встаю с кровати, надеваю плащ, комкаю костюм и кидаю его в камин, смотрю, как его лижет пламя, и окидываю все вокруг прощальным взглядом. Для меня это последняя комната в последнем пансионе в последнем городе Англии. Отец мертв, Йори мертв, я не смогла убить королеву и спасти Тоби. У меня нет титула, дома и денег. Я переполнена горем и страхом до того, что готова кричать. Я бы закричала, да только это ничего не изменит.

Глава 46 Тоби Лондонский Тауэр 7 января 1602 года Час сорок пять минут после полуночи

Меня ведут по подземным коридорам Тауэра. Здесь сыро, темно и мрачно. По этим коридорам проходят только единожды.

Допрос в соборе Святого Павла был первым из многих. Дальше меня начнут расспрашивать не министры, а люди, у которых есть другие способы вызнать правду. Я знаю, как это будет. Сегодня все прошло легко, но это было начало. Первая нота музыки на одном из их приемов, первый стакан, первый поднос с закусками. Дальше дни начнут растягиваться. Один покажется тремя или пятью. Перестанут приносить еду, а потом воду. Я начну чесаться: сначала от жажды, потом от грязи и насекомых, которые заведутся в одежде. Со мной будет только сырой воздух, собственное дыхание, да еще шорох когтей тех, кто живет в стенах и постепенно, день за днем, становится все храбрее.