Убить Марата. Дело Марии Шарлотты Корде

Из «Воспоминаний о нормандском восстании 1793 г.» Фредерика Вольтье[30] (1858 г.)

Я тогда проживал у своих родителей, в доме налево от церкви Сен-Жан, напротив отеля «Фодуа». Сотни раз мне случалось видеть её в окне, либо встречаться с ней около её дома. Но ни разу мне не выпал случай заговорить ни с нею, ни с кем-нибудь из её общества.

М-ль Корде была красива, но всё же менее, чем утверждают, и чем это передают её так называемые портреты. Её черты были несколько резковаты. То, что меня поражало в ней главным образом, это выражение её лица, в котором спокойствие и достоинство сочетались с озабоченностью и грустью.

Бюро дилижансов. 10 часов 30 минут утра

В половине одиннадцатого наша путешественница была уже на улице Сен-Пьер, 52, в бюро дилижансов. Однако, зайдя во двор, она обнаружила, что стоящий там экипаж совсем не готов к отправлению: багаж не погружен, лошади не запряжены и дышло лежит одним концом на земле. Вокруг дилижанса, постукивая палкой по колёсам и рессорам, неспешно прохаживался кучер, тотчас же узнаваемый по картузу из лакированной кожи, форменной куртке и кожаным штанам. «Вы едете в Париж? – спросила она, подходя. – У меня билет на этот рейс». Кучер бросил на неё хмурый взгляд и проворчал что-то нечленораздельное. «Отчего задерживается выезд?» В ответ опять невнятное бормотание. «Послушайте-ка, гражданин, – не отступала Мария, – надобно погрузить мой саквояж. Он находится в билетной кассе. Саквояж гражданки Корде». Кучер успел обойти дилижанс раза два или три, прежде чем Мария могла что-то разобрать из его речи: «Всему своё время, говорю вам. Сначала запряжём лошадей. Потом погрузим газеты и почту. Потом вещи». – «Когда же мы поедем?» – «Поедем…»

Марию совсем не устраивало, чтобы выезд задерживался, поскольку ей придётся всё это время оставаться поблизости, на оживлённой улице Сен-Пьер, то есть улице Революции, рискуя каждую минуту столкнуться с кем-нибудь из знакомых. Но делать нечего. По крайней мере, у неё есть время, чтобы послать письмо отцу.

Она вошла в соседний дом, в почтовое бюро, где служил мсье Ле-Пти, давний приятель мадам Бретвиль. В сумеречном помещении за деревянной перегородкой над кипой пакетов копошился седовласый благообразный старичок в форменном рединготе, который, услышав шаги вошедшей, вскинул глаза, поправил на носу большие круглые очки и расплылся в радушной улыбке:

– Мадемуазель Мари! Очень рад вас видеть. Чем могу служить?

– Хочу отправить письмо в Аржантан, – сказала она. – Дайте пожалуйста пакет.

– Сию минуту, мадемуазель, сию минуту! Отцу изволите писать? Доброе дело. Как он поживает?

– Как обычно. Знаете, что? Дайте мне ещё один пакет. Его я не пошлю, а возьму с собой. Сколько с меня?

– Четыре су, мадемуазель, за пакеты, и десять за пересылку.

В первый пакет она вложила письмо к отцу, а второй не стала ни подписывать, ни заклеивать: оно предназначалось для брошюр и рекомендательного письма к Дюперре. Старичок принял первый пакет, но не торопился отпускать свою гостью.

– Вижу, мадемуазель, вы в дорожной одежде. Не иначе как собрались в поездку?

Все-то он замечает, этот глазастый почтмейстер…

– Да, собралась.

– Далеко ли?

– В Аржантан.

– В Аржантан? Прекрасно, прекрасно… – проворковал старичок, но тут же поморщился. – Позвольте, как же так? Вы посылаете письмо в Аржантан и сами туда едете?!

– Что здесь странного? – парировала Мария. – Посылаю письмо отцу, а еду к друзьям.

Мсье Ле-Пти согласно кивнул головою, но недоумение его не рассеялось.

– И что же, будучи в Аржантане, поблизости от своего родителя, вы так и не повидаетесь с ним?

«Прицепился же!..» – подумала она с раздражением.

– Нет, гражданин Ле-Пти, у меня не будет для этого времени.

– И всё-таки это странно, – молвил почтмейстер, не в силах взять в толк намерения молодой особы. – Вы поедете в том же дилижансе, который повезёт ваше письмо, так? Не проще ли вам в таком случае по приезде в Аржантан послать письмо по «малой» почте?

Мария уже стала нервничать:

– Так вы отправите моё письмо или нет, гражданин?!

– Безусловно, мадемуазель! Если вы так желаете…

– Да, я так желаю, – сказала она с ударением на последнем слове, круто повернулась и покинула почтовое бюро.