Убить Марата. Дело Марии Шарлотты Корде

Тем временем митинг на Гран-Куре продолжался. После Барбару с высоты помоста выступили Бюзо и Гюаде. Их речи мало чем отличались от речи Барбару; разве что им недоставало её страстности. Оба оратора заклеймили Гору как виновницу ужасной резни в Париже в сентябре прошлого года, когда было зверски растерзано, по их словам, десять тысяч арестантов, и теперь, чтобы предотвратить повторение такого же по всей стране, все добрые граждане должны взяться за оружие, идти в Париж и ниспровергнуть «шайку маратистов».

Никто из выступавших не допустил даже туманного намёка на то, что нужно выступить против Конвента. Само слово «Конвент» было для каждого француза священным (почтения к нему не питали лишь роялисты-эмигранты, да мятежники-вандейцы), как в прежние времена понятия «король», «Бог» или «Церковь». Боже упаси, никто и не собирается бороться с Конвентом! Напротив, ораторы призывали выступить за Конвент, – то есть за новый Конвент, очищенный от узурпаторов-монтаньяров. Стоявшие на помосте шестнадцать беглых депутатов как бы олицетворяли собою этот будущий, очищенный и свободный Конвент.

– Уже знамёна Кальвадоса, Иль-и-Вилена и Эра собрались при криках общей радости, – заключил свою речь Гюаде. – Уже ваш авангард стоит в Эврё, – всё возмутилось против анархистов. Вы хотите, чтобы они были наказаны, и они будут наказаны! Да, они будут наказаны, творцы сентябрьских убийств, те, которые всеми средствами добивались учреждения триумвирата, чтобы отдать власть Марату и его подлым сообщникам; те, которые давно уже, с первых дней Конвента готовили его низложение и роспуск.

Канские патриоты ответили шумной овацией. Солдаты запели «Марсельезу нормандцев», сочинённую бриссотинским поэтом Жире-Дюпре, опубликованную в «Афише Кальвадоса» и разученную накануне в казармах:

Город республиканцев возвышенный,
О Кан, ты северный Марсель!
И на знамёнах твоих написано:
«Господство Закона или смерть!»[8]
В чертогах своих, в своём сердце
Укрыл ты народа избранников, —
Вся Франция теперь твоя данница,
И слава твоя не померкнет!

К оружию, граждане! сокрушим разбойничью банду!

Закон – единственный зов, который слышат нормандцы.

Вслед за солдатами песню подхватили многие собравшиеся на Гран-Куре:

Святой Закон, Свобода, Народ
Ведут нас сквозь бури и беды;
Ведь против анархии идём мы в поход
И возвратимся после победы.
О, жертвы сентябрьского глумленья,
Мы отомстим за вашу смерть, ваши раны!
Франция, мы избавим тебя от тиранов;
Они искупят свои преступленья.

К оружию, граждане! сокрушим разбойничью банду!

Закон – единственный зов, который слышат нормандцы.

Рядом с Барбару на помосте стоял человек невысокого роста, с блеклыми впалыми глазами, без парика, уже заметно лысеющий, несмотря на свою молодость. На вид никто и не подумал бы, что этот щуплый неказистый субъект и есть знаменитый Луве де-Кувре, автор романа «Любовные похождения кавалера де-Фоблаза», наделавшего много шума в предреволюционные годы.

– Гляди-ка! – подмигнул он Барбару, кивая в толпу. – Опять эти аристократки. С тех пор, как мы в Кане, они не отходят от нас ни на шаг.

– Где?

– Вон, стоят в тени дерева. Две девицы в белых платьицах, машущие косынками. О, да они даже поют! Ты не находишь это забавным, Шарль? Баронессы и виконтессы затягивают нашу «Марсельезу».

Луве был в своём духе. Уже перестав описывать прелести салонных красоток, приняв на себя звание депутата и борца за народное счастье (Манон Ролан сравнивала его с Филопеменом), он по-прежнему провожал пристальным взором каждую проходящую мимо женщину.

– Ту, что повыше, я знаю, – сказал Барбару. – Это Корде. Она приходила вместе со слугою к нам в Интендантство. А кто рядом с ней?

– Её подруга, мадемуазель Фужеро. Недавно приехала из Байё. Неужели ты с ней до сих пор не знаком? Это на тебя не похоже.

– Нет, не знаком, – молвил Барбару задумчиво. – По мне, так гораздо интереснее гражданка Корде. Правда, что она правнучка Корнеля?