Убить мертвых (1980)

Кто-то засмеялся, еще один принялся изображать, будто горбушка, от которой он откусывает — живая. Слуга снова наполнил кружку Дро и стал протискиваться к очагу через поющую компанию, угрожающе размахивая огромным ножом. Когда сиплый хор ненадолго умолк, Дро удалось расслышать пару тактов чудесной мелодии, чистой и прекрасной — словно золотая рыбка мелькнула в мутной реке. Сперва прозвучали струны, мелодия взлетела до небес, потом флейта вступила еще выше. Дро чуть наклонил голову, ожидая услышать еще один изысканный такт, но хриплая песня грянула вновь, и мелодия потонула в ней.

Слуга вернулся и брякнул на стол поднос.

— Ткни в него вилкой. Если скажет «бе-е», я его снова на вертел насажу — пусть еще малость пожарится.

Дро тронул баранину вилкой, и дюжина глоток за столом заблеяла на все лады.

— Надо бы пастуха кликнуть, пока волк не пришел за своей долей, — уронил Дро и стал есть — не спеша, маленькими кусочками.

Повисло недолгое молчание. Потом кто-то сказал:

— Этот волк хромой будет — так, что ли?

Сосед ткнул весельчака локтем.

— Тихо ты, идиот! Я понял, кто это такой.

— Да, — сказал еще кто-то. — Я тоже. Я-то думал, это просто сказки.

Дро продолжал неторопливо есть. Один из сидевших за столом сказал ему:

— Мы догадались, кто ты.

Дро оторвался от еды и загадочно усмехнулся:

— Выходит, я единственный, кто остается в неведении?

Они заерзали. Кто-то, как обычно и бывало, заявил: «Не стану я с ним за одним столом сидеть, вот еще!» — но никто не тронулся с места, чтобы уйти. Даже наоборот, несколько человек как бы ненароком пересели поближе. Их тянуло к Убийце Призраков, как притягивает зевак место жестокого преступления. Дро продолжал есть и пить — отстраненно, не обращая внимания на переполох, который сам же и вызвал. Он привык к этому, как привык ночевать на голой земле, как привык к боли, сопровождающей каждый шаг. Привык и научился сплошь и рядом оборачивать это в свою пользу.

Говорили негромко, опасливо. Реплики перекатывались в спертом воздухе таверны, словно рябь на луже.

— Что ты сам-то о себе думаешь, с твоим занятием?

— Как спится по ночам?

— Да спокойно он спит. Тех, кому есть за что поблагодарить его, найдется немало.

— А еще больше найдется тех, кто его вовсе не благодарит.

— Тех, кто проклинает. Верно, Убийца Призраков? Сколько проклятий таскаешь ты за собой по дорогам? Не потому ли ты так молод на вид?

— Ты охромел из-за проклятья, верно?

— Не-а, не так все было. Это один из призраков успел воткнуть в него коготь перед тем, как отправиться за грань. С тех пор он и не старится.

Чем больше предположений и выпадов оставались без ответа, тем тише становилось в таверне. Пение тоже заглохло, но и музыка смолкла. Дро не смотрел по сторонам — просто ждал. Он доел все, что было на его тарелке, и уже допивал последние глотки, когда кто-то озвучил неизбежное:

— Ты зря проделал долгий путь, Парл Дро. У нас тут нет неупокоенных.

— О, вы заблуждаетесь, — возразил он, и многие вздрогнули, после долгого молчания вновь услышав его безукоризненный голос. — Полмили отсюда, вверх по дороге. Покосившийся дом с каменной башней.

Тишина, повисшая после его слов, была такой плотной, что он мог бы нарезать ее мясницким ножом слуги. Селяне знали, что в доме нечисто, и пытались скрыть от него. Парл Дро подтвердил их подозрениями это повергло людей в трепет. Конечно, он не стал объяснять им, что на самом деле направляется совсем в другое место, а покосившийся дом — всего лишь еще одно дело, встретившееся по дороге.

Первый из тех шутников, что изображали блеянье жареного барана, произнес, понизив голос:

— Он говорит о доме Собана.

Кто-то другой поправил:

— Теперь это дом Сидди. Там ничего нет. Только нищета и легкое дыхание безумия.

Слуга в кожаном переднике наклонился через плечо Парла Дро, чтобы снова наполнить его кружку, но Дро накрыл посудину ладонью. Тогда слуга вступил в разговор:

— Лет пять тому назад Собаны были здешними господами, старый Собан и две его дочки. Но они разорились, и землю выкупила община.

— Они разорились, потому что папаша все пропил, — подал голос еще один селянин. — Он начал пить раньше, чем Сидди научилась есть. Тогда они распродали барахло — так, всякий хлам, дурацкие поделки. Помните, там была такая мудреная штуковина, якобы из дальних краев? А на самом деле — просто пара старых кос, склепанных вместе. Ему, Собану, тогда кузнец помогал. И плотник, и каменщик. Да все...

— Говорят, — сказал еще кто-то, — он сделал ожерелье из молочных зубов Сидди и продал его. Чокнутый.

— Да Сидди и сама чокнутая. Жаль, она ведь такая хорошенькая. Мы ее не трогаем, в память о старых временах. Она одна живет в том доме.

— Не вполне одна, — заметил Дро.

— Ее папашу выпивка уже несколько лет как в могилу свела, — снова вмешался первый из собеседников. — Ты не о нем толкуешь?

— Не думаю.

— Поговаривали вот что, — сказал второй селянин. — Девчонки любили играться с травами. Колдовскими, может, и ядовитыми. Папаша довел их своим пьянством, и... вон как оно вышло.

— Враки это все, — возразил кто-то.