Убить нельзя научить 1

– Ольга Искандеровна, – нахмурился Ярхар – самый шебутной из рыжих. – Мы что-то никак не поймем. Что это за таинственные значки из черточек и палочек? – и его палец, с две сосиски размером, потыкал во все математические знаки. Начиная от плюса и заканчивая равняется.

Нервно сглотнув, я последовательно «расшифровала» для рыжих «китайскую грамоту» алгебры, в надежде, что дальше уж они сами. Ну чего стоит, сопоставить значки в брошюре со значками на калькуляторе и понажимать их в нужной последовательности?

– Та-ак! – с умным видом произнес Саллихар – самый задумчивый из рыжих. – Значит четыре минус оди-ин, плюс три-и, поделить на два-а, равняется…

И тут калькулятор меня предал. От удара пальца Саллихара по знаку «равняется» из прибора высыпались все кнопки, по внутренностям прошел возмущенный ток. Прибор вспыхнул как новогодняя гирлянда и погас.

– Ой, – пожал плечами Саллихар и потряс останками новенького калькулятора – те недовольно загремели. – Какие-то они хлипкие.

– Действительно! – возмутился Ярхар – самый энергичный из рыжих и ударил по столу кулаком. Угол столешницы отломился и упал на пол. Я с ужасом вгляделась в кусок бронзированного дерева, толщиной с мою ногу.

– Ладно, – в отчаянной попытке спасти хоть что-то от вандализма скандров, вздохнула я. – Пишите: равно трем.

– Тре-ем? – недоверчиво протянул самый молчаливый из рыжих – Галлихар. До этого момента он гипнотизировал брошюру так, что я всерьез опасалась внезапного возгорания.

Меня слегка вывела из равновесия та небрежная легкость, с которой скандры крушили и рушили все, что, казалось, сделано на века. В полной задумчивости исследуя обломок стола на полу, я машинально ответила.

– Ну да. Четыре минус один три, три плюс три – шесть, поделить на два – три.

– Ась? – за вопросом последовало невнятное мычание четырех скандских голосов. Я переключилась с оценки масштабов разрушения аудиторной мебели на оценку масштабов разрухи в студенческих умах.

Галлихар поднял на меня чистейшие, незамутненные пониманием глаза. На не обезображенном интеллектом квадратном лице его читалось искреннее изумление. С минуту парень неотрывно смотрел на меня, невнятно шевеля губами в немом восхищении. Но все же взял себя в руки и с придыханием выпалил:

– А разве можно так быстро считать? Да еще без этого, как его? Каку-лятора? – и он потряс над головой прибором, погибшим смертью храбрых ради скандрских вычислений.

Да уж… Нелегкий будет семестр. Про зачеты и экзамены лучше и не думать. Упаковка валерьянки не бесконечная, осталось только две полные пластинки с таблетками. Одну я почти прикончила. И что-то подсказывало – в Академическом медкорпусе такой препарат днем с огнем не сыщешь.

…

Три пары лабораторных занятий с воинственными скандрами выжали меня как лимон. Да что там как лимон! Как Вархар свои знаменитые носки!

Но мой мозг, терпение, вкупе со всеми остальными, еще живыми, рабочими органами и качествами ждало новое испытание на прочность.

Я взяла «на дом» отчеты преподавателей.

И зачем я только пригрозила подчиненным ознакомиться с их «художествами» до завтра? Наверное, в тот момент, мой инстинкт самосохранения нахально филонил, наивно полагая, что хуже уже не будет.

Очень распространенное заблуждение всех моих инстинктов в Академии. Пора бы им усвоить одну простую истину. Если сегодня с тобой стряслось что-то плохое, можешь быть уверен, завтра оно покажется тебе манной небесной. Сразу после того, как случится что-то еще ужасней.

Первый шок поджидал меня уже за первой страницей первого же отчета. Отчет оказался написанным от руки. Интуиция настойчиво советовала сразу же отложить документы, успокоить нервы валерьянкой, сном. Но я неосторожно сочла ее замаскированной паранойей и решила заглянуть в остальные отчеты.

Вот за этим «углом» и поджидал меня второй шок.

Набирать документы на компьютере сотрудники, похоже, считали неуважением к заведующему кафедры. Но что-то подсказывало другое объяснение. Скорее всего, когда местные каменные тролли садились за компьютеры, бедолаги проживали такую же короткую, но яркую жизнь, как калькуляторы на занятиях скандров.

Некоторые сочинения подчиненных требовали микроскопа – даже заглавные буквы там были не больше булавочной головки. Другие требовали дешифровщика – почерки их создателей походили на помесь египетских, китайских и японских иероглифов с наскальными значками пещерных людей.

Третьи состояли из глаголов и междометьев.

«Я пришел на лекцию…епт… бли… зар… гад…

Я пришел на лабораторное занятие… епт… бли… зар… гад

Я сходил в буфет… епт… бли… зар… гад…

Я вернулся на кафедру. А там… епт.. бли… зар… гад..»

Как я понимала этих сотрудников! У самой во время знакомства с их отчетами комментарии почти не отличались.

После пятидесяти шести сочинений на тему «как я провел начало семестра», мне показалось, что уже никогда не смогу разговаривать иначе. Да что там разговаривать! Думать иначе, и то не выходило.