Убить нельзя научить книга 1

Вскоре сверкающая полоса неведомой субстанции освободила мне путь к комнате. Студенческие двери позахлопывались почти одновременно, и по коридору пролетело слабое эхо. Я гордо, степенно дошагала по теплым плитам до своей комнаты, и, не выдержав, прыжком заскочила внутрь.

Сбросив прогретые туфли, нырнула в резиновые шлепки и побрела на кухню инспектировать холодильник. Желудок снова не на шутку оживился и заговорил. По счастью, теперь я могла позволить ему неинтеллигентные урчания.

А себе - новую порцию ужаса, возмущения и сожалений.

Как ни странно, поджилки перестали трястись почти сразу же. Плотный ужин и горячий ромашковый чай сделали свое черное дело - меня начало неукротимо клонить ко сну. Только легла на кровать, как сразу отключилась.

4

Ровно в девять утра я с огромным трудом отрыла бронзовую дверь кафедры и на долю секунды оторопела. Знакомые помещения преобразились до неузнаваемости. Жизнь била ключом, а то и несколькими ключами сразу.

Две юркие уборщицы-истлы в черных робах рысили из угла в угол, а за ними, как дрессированные собачонки, помахивая ручками, ездили моющие пылесосы. Но жизнь уничтожала результаты их бурной деятельности прежде, чем я успевала ими налюбоваться.

Только розовый пол начинал блестеть чистотой, на нем появлялись отпечатки обуви, бумажки, плевки и подозрительные лужицы, все как одна грязных оттенков. Хорошо хоть не жвачки.

Только уборщицы, кряхтя, оттаскивали куда-то мусорные мешки, размером с Вархара, в углах материализовались холмики. Стеклянные, пластиковые, и металлические бутылки соседствовали там с клочками непонятного вида и происхождения. И, конечно, как же без них - в углах, около стен и на подоконниках вырастали горки подсолнечной шелухи, вперемежку с семечками.

Только стены обретали благородно-розовый оттенок, на них, словно по волшебству, проступали надписи самого разного содержания и цензурности. От свежих новостей: “Здесь был Пулькет”, “Эллиор втюрился в Брамину” до суровых обещаний: “Залларайну натянем зенки на пятки!”, “Здесь на гвоздике будут висеть уши Кастросвета”. Последними появлялись непереводимые на литературный язык фразы и междометья, порой в сочетании с чьими-то именами.

Свет гас каждые минут пять, и с брачной песней кита-горбатки включался запасной генератор. Два взъерошенных, злых на весь свет, электрика-таллина в серых робах сновали туда-сюда, с трудом разминаясь с уборщицами. Что-то усердно проверяли, чинили, подкручивали. И щеголяли гораздо более нелитературными фразами, чем “увековеченные” на стенах до следующей помывки.

И надо всем этим “карнавалом” витал такой коктейль запахов, словно летний продуктовый рынок вздумал объединиться с парфюмерным салоном и чебуречной.

Вуз, милый Вуз.

Везде сновали уже знакомые мне по яркому представлению Драгара существа. Каждый встречный незнакомец обращался по имени-отчеству и преспокойненько отправлялся по делам. Меня посетило ощущение, будто “оттрубила” тут лет десять, не меньше, и теперь страдаю жестокой амнезией.

Женщин работало в Академии - раз, два и обчелся - в прямом и в переносном смысле слова. Мне навстречу попалось восемнадцать преподов и только две преподши, десять аспирантов и ни одной аспирантки.

Прямо как на родном физическом факультете. В голове всплыл бородатый анекдот про обезьяну.

- Обезьяна, зачем ты поступаешь на физфак? Ты же в физике полный ноль!

- Зато я буду первой красавицей факультета.

К моменту, когда переступила порог собственного кабинета, чувствовала себя сильно похудевшим лилипутом. Абсолютно все вокруг либо возвышались надо мной не меньше, чем на две головы, либо оказывались вдвое шире в плечах. Либо и то, и другое. Со спины преподши отличались от преподов не больше, чем студентки от студентов. Как и ребята, здешние сотрудники носили либо длинные косы, либо конские хвосты.

Подчиненные не ходили - маршировали так, что, не заметь они меня, снесли бы как ураган щепку. Хорошо, что благодаря неиссякаемому мусору и непросыхающим лужам на полу, преподы и аспиранты вынужденно смотрели под ноги.

Зайдя в кабинет, я наглухо закрыла дверь и облегченно вздохнула.

Отвыкла от суеты, толкотни и беспрестанного шума сотен голосов.

А к тому, что голову нужно непрерывно вскидывать или опускать, приветствуя подчиненных, никогда и не привыкала.

Голова гудела, пульс слегка участился, шею свело.

Слава богу, бронзовая дверь участливо отрезала меня от всех местных раздражителей - начиная от звуков и заканчивая запахами.

Тишину кабинета завкафедры нарушала лишь птичья перекличка за окном и привычный боевой свист ветра изо всех щелей рам.

Хорошоо… Хоть весь день тут сиди.