Убить нельзя научить. Пять книг

– Именно поэтому, – мягко улыбнулся Вархар. – Я управляю светом просто. Я его чувствую. Может и тебе стоит почувствовать магнитное поле. А уже потом с ним работать. Ну, вроде как войти в контакт?

Я посмотрела на Вархара, он ухмыльнулся, встал и протянул мне руку:

– Да-да. По вхождению в контакт у скандров черный пояс. Начиная от женщин и заканчивая стихией, – усмехнулся в своей прежней манере. Но мне почему-то совершенно не хотелось приласкать Вархара чем-то тяжелым по голове или громко возмутиться. Напротив, шутка позабавила и расслабила.

Я схватилась за твердую ручищу скандра и вскочила на ноги. Прикрыла глаза и попыталась представить это самое магнитное поле. Несколько минут глупо медитировала, воображая его и так и сяк. Как некую субстанцию, что окутывает всех и вся, как дымку, как концентрические окружности из рисунков в учебниках.

Старалась найти его в Вархаре, в корпусах, в траве. Да хотя бы где-нибудь! Но снова потерпела сокрушительное фиаско. И не успела я расстроиться, как Вархар дернул за руку с криком:

– По-оберегись!

Сверху спикировала изрядно обгоревшая половина автобуса. Боюсь, это был тот самый многострадальный транспорт, чей полет мимо окон я сегодня уже наблюдала.

Громадная железяка летела прямо на голову, постреливая искрами, плюясь дымом, а я и не думала отскакивать.

Вархар попытался сгрести в охапку, но я отскочила, снова посмотрела на кусок автобуса и вдруг ощутила его… магнитное поле. Я не видела его, но чувствовала так, как чувствуешь тепло или холод, ветер или солнечные лучи. Не знаю даже как объяснить. Железная махина замерла в воздухе и не двигалась с места.

– А неплохо, – хмыкнул Вархар. – А теперь пошли его туда, откуда пришел.

Но у меня были другие планы.

– Говоришь, ничего не знаешь о магнетизме? – уточнила я, заломив бровь. В душе плескалось неуместное, но такое восхитительное ликование. Почти детское, почти безбрежное… Вархар усмехнулся.

– Люблю, когда ты такая…

– Ну раз любишь, сам напросился.

Автобус вихрем закружил вокруг Вархара. Проректор похохотал немного, и под его ногами появилась световая подушка. Вархар взмыл в воздух, но и я была не лыком шита. Автобус продолжал кружить вокруг проректора, вслед за ним набирая высоту.

Вархар запрокинул голову, захохотал еще громче и поднял руки вверх:

– Сдаюсь, о моя пылкая индиго!

Автобус сделал круг почета и унесся туда, откуда прилетел. И я даже не стала заморачиваться – куда же именно.

Вархар опустился на землю, подскочил и накрыл мои губы своими. Мысли враз улетучились из головы. Сердце счастливо забилось. Я прижалась к Вархару и ответила на поцелуй.

Его глаза, как две спелые вишни… Его стальные объятия, в которых ощущала себя в полной безопасности. Недоступной для бед и ненастий.

Жар мужского тела окутывал сладкой дымкой, в животе стало тепло и щекотно, колени ослабели…

Весь мир вокруг исчез, словно стертый ластиком. И ненадолго, на несколько минут, я забыла обо всем. Зачем мы здесь, в университетском садике. Зачем я вообще работаю в Академии. Зачем тренируюсь защищаться от крипсов или от той же Гандалии Арката.

Были только он, я и одно дыхание на двоих.

20

Усталая, но довольная вошла я в общежитие, планируя поужинать, передохнуть и как следует выспаться… Но по коридору носилась туда-сюда, словно львица в клетке, не на шутку встревоженная Слася.

На мрагулке лица не было. Взгляд серо-голубых глаз метался от меня к квартире со скоростью света. Губы сжались, а щеки втянулись так, словно Слася резко похудела, как минимум, на два размера.

Вначале я подумала – у мрагулки неприятности. Но зацепила взглядом обугленную дверь своей комнаты и… страшная догадка похолодила внутренности.

Я резко обогнула Сласю и под ее причитания:

– Простите меня, Ольга Искандеровна! Я не углядела! Не застала! Простите! – ворвалась внутрь.

Тот, кто здесь орудовал, точно знал, что делает.

Мебель и стены остались нетронутыми. Большая часть моей одежды валялась на полу, истоптанная, но целая.

В самом центре спальни догорали вечерние платья – все, до единого. И несколько моих любимых юбок – нарядных, расклешенных, с нижними подъюбниками.

Распотрошенный чемоданчик с косметикой не расстраивал совершенно. Внутри разноцветной пыльцой рассыпались пудра, румяна и тени, сверху, словно шоколадный крем на торте, тонкими нитками разлилась тушь. Разломанные на несколько кусков карандаши валялись по углам комнаты. Но это все были мелочи жизни.

Тряпки – это всего лишь тряпки, штукатурка – это всего лишь штукатурка…

Я смотрела в центр стола, и сердце зашлось от бешенства и тоски. На глаза навернулись слезы. Я бросилась к своей деревянной коробочке и принялась трясущимися руками перебирать остатки того, что ценила больше всех платьев и косметики вместе взятых. Того, что напоминало мне о любимых. О тех, кого потеряла – давно и безвозвратно. И о тех, кого почти потеряла…

Мамин блокнотик, еще хранивший записи ее каллиграфическим почерком обгорел почти дотла. Несколько букв на обрывках страниц – вот и вся память об ее удивительной грамотности и аккуратности.