Убить Отца

И все-таки ощущение свободы от первой настоящей поездки на велосипеде казалось совершенно реальным. Он чувствовал эту свободу всем телом. Возможно, это действительно произошло, но в другом городе, в другом мире. И женщина, которая поддерживала его седло и называла его «молодцом», существовала на самом деле. Возможно, это и была его настоящая мать, которую Отец по кусочкам стер из его памяти. Теперь Данте не помнил даже ее лица.

Возможно, фальшивка все: не только детство, но и воспоминания о силосной башне. Он никогда оттуда не сбегал, а все еще сидит внутри. И память о пережитом – всего лишь игра его фантазии.

«Возможно, я мертв».

При этой мысли ему показалось, что окружающий мир расползается на ниточки и рвется, а его собственное тело становится бесплотным. Данте не мог больше идти и, обессилев, прислонился к решетчатой ограде. Он прижался спиной к прутьям: прутья были настоящими, он ощущал их сквозь ткань плаща. Ухватившись за это чувство, он позволил ему заструиться под кожей. Наконец он понял, что снова может шевелить руками, сунул их в карманы в поисках сигарет и закурил.

«Я должен был догадаться, – подумал он. – По двери в подвал».

Сейчас, и только сейчас он начал осознавать, что дверь была первым признаком, что с его воспоминаниями что-то не так, первой трещинкой в искусственном прошлом. Умственным эквивалентом спуска по несуществующей ступеньке.

Вернувшись в дом, где он якобы вырос, с только что выпущенным из тюрьмы человеком, которого считал родным отцом, Данте был убежден, что в кухне должна быть дверь, за которой скрывалась ведущая вниз, в погреб, каменная лестница. Он даже помнил цвет этой двери – красный. Выцветший, облупившийся красный, сквозь который проглядывала голая древесина. Зимой из-под двери ужасно сквозило, и щель приходилось затыкать собирающим пыль рулоном ткани, зато летом можно было с удовольствием растянуться на полу и подставить лицо свежему ветерку.

Только никакой двери не было и быть не могло: его так называемый отец жил на четвертом этаже многоквартирного дома. Если бы на кухне и была красная дверь, то вести она могла разве что в соседскую ванную. Но всякий раз, как Данте входил на кухню, он все равно чувствовал, что дверь существует. Он ощущал ее у себя за спиной: дверь словно постоянно находилась чуточку за периферией зрения и, когда он оборачивался, кто-то всегда ее сдвигал.

Теперь, хорошенько подумав, Данте понимал, что дверь была лишь первым из множества тревожных звоночков. Дворик казался слишком тесным, а стены детской были неправильного цвета. Он помнил обои в синюю полоску, из-за которых его спальня походила на огромный тент, но по возвращении оказалось, что стены выкрашены в белый. По словам его мнимого отца, детская была белой всегда. Сколько звоночков он оставил без внимания… Как он мог не понять, что ему слишком легко удалось сбежать? Борясь с Немцем на берегу озера Комелло, он заметил, что, несмотря на зрелый возраст, тот чудовищно силен. Даже вдвоем с Коломбой им едва удалось повалить его на землю. Двадцатью пятью годами ранее у худенького, недоедающего мальчишки ни за что не получилось бы застать его врасплох и сбежать. Немец позволил ему уйти – вот единственное объяснение. Данте привык считать побег самым героическим моментом в своей жизни, но и он оказался ложью.

Отец и его отряд предусмотрели все: мнимый побег, мнимое самоубийство Бодини, пожар. Данте был живым доказательством того, что их система работала. Они хотели, чтобы подопытный кролик попал во внешний мир, – как иначе было испытать его в полевых условиях? Он уже побрел было по бульвару, но теперь снова замер как громом пораженный. Озарение казалось слишком страшным, чтобы быть правдой.

«Другой мальчик», – подумал он. Тот самый, которого Данте видел перед тем, как Немец его убил. Кем был этот паренек, если не тем, чье место он занял? Это и был настоящий Данте Валле, который никогда бы не превратился в Данте Торре. Он никогда бы не стал играть в блек-джек в Дубае, не отведал бы коктейль «беллини» в венецианском «Гарри-баре» и не попробовал бы копи-лювак, посчитав его доказательством существования Бога. Описывая мальчика из второй башни, Данте описывал самого себя. Его так и не нашли, потому что никто не верил, что он пропал.

Заметив проезжающее мимо такси с включенной шашкой, он неожиданно для себя остановил его взмахом руки. Когда он назвал таксисту адрес, тот недовольно поморщился, не желая ехать в такую даль, но все-таки согласился.