Убить Сталина

Ага, «9 — Иноненко». Архип нажал на кнопку. Звон, последовавший за этим, слышен был, наверно, и старушкам на лавке.

Дверь открыл не Иноненко, а полная женщина в бигудях и с выпученными глазами. За ее спиной клубился белый пар.

— Здравствуйте, я к товарищу Иноненко, — сказал Архип.

— К Максиму Петровичу? — лицо женщины расплылось в улыбке. — Проходите. А это…

Она кивнула головой на гроздь звонков.

— Только собрались индивидуализировать, еще не работает…

«Индивидуализировать», — повторил Архип, стараясь запомнить.

Женщина посторонилась, пропустив Архипа. Он вошел, и ему показалось, что он попал если не в ад, то Бог знает куда.

Белый пар пах свежей сиренью, по полу, вокруг наполненных водой шаек, крича и смеясь, носились друг за другом дети — кажется, пятеро. За столом в кухне сидели две женщины и пожилой мужчина.

«Коммуналка», — со странным чувством вспомнил Архип.

— У нас тут большая стирка, — радостно сообщила женщина. — К зиме готовимся.

Архип не понял, как это — к зиме, но улыбнулся и кивнул головой:

— И то дело, — сказал по инструкции.

Дети, визжа, носились рядом, какой-то мальчишка с копной светлых волос все хватался ручонками за его ноги, прячась за ними, как за забором, от друзей.

— А вот я вас, — прикрикнула на детей женщина и тут же с улыбкой пояснила Архипу. — Зверевское потомство расшалилось… Может, кушать хотите?

— Да, присаживайся, товарищ, — пригласил старик, стукнув ложкой по столу. — Я вижу, ты человек рабочий.

Архип, оглушенный и оторопевший, едва нашелся, чтобы ответить:

— Нет, благодарю, — и тут же добавил. — Мне б Максим Петровича…

— Так он можа спит еще, — проговорила одна из женщин.

— Да, спит, — засмеялась другая. — Читает, небось. Вон девятый номер.

Архип прошел по широкому коридору и тихо постучал в дверь с медной девяткой, прибитой маленькими гвоздями.

— Войдите.

Дверь оказалась незапертой. Иноненко и вправду читал и при появлении Архипа отложил в сторону книгу с золотистыми буквами на обложке — «Ленин».

— Племяш! — закричал он, испугав Архипа. — Сколько лет, сколько зим!

И тут же добавил шепотом:

— Ну, здравствуй, потомок. Притвори дверь плотнее.

* * *

Живой Иноненко мало чем отличался от своих фотокарточек — та же суровая хмурость бровей, та же жесткость линий рта и подбородка… Но черные глаза блестели, придавая лицу лихорадочную живость.

— Как звать?

— Архип.

— Хмм, — агент задумался, поводя рукой по давно небритой желтой щеке. — Да ты сядь.

Архип присел на табурет — грубый и неровный, должно быть, сколоченный своими руками.

— Я думал, придет Кирилл — идейный хлопец.

Иноненко, как показалось Архипу, пытливо заглянул ему в глаза.

— Прислали меня, — несколько жестко сказал Архип.

— Да-да, конечно, — извиняющимся тоном пробормотал Максим Петрович, встал с продавленного дивана, подошел к окну.

Архип с удивлением осмотрел комнату: он знал, конечно, что в тридцатые годы многие жили в коммуналках, а то и в бараках, но Иноненко — то был начальником кремлевского гаража, а любая власть подкармливает своих слуг.

Стены комнатки были оклеены порыжелыми обоями с плохо нарисованными колокольчиками, кроме табурета и дивана из мебели были платяной громоздкий шкаф да стол. На столе — стакан с буроватой жидкостью, бутылка воды и портрет Сталина, под столом — несколько книг с потрепанными обложками. Была еще отопительная батарея, на ней сушились носки хозяина.

Иноненко вздохнул, отошел от окна, присел на заскрипевший диван.

— Думаешь, почему я так живу, — сказал он, понизив голос до шепота, и развел вокруг себя руками. — Мне от них ничего не надо.

Архипа поразила такая догадливость, и он не нашелся, что ответить.

— А у тебя кого … ну, это самое… — приблизив лицо к самому носу Архипа, проговорил Иноненко.

— Прадеда, Максим Петрович, — соврал Архип.

Агент понимающе закачал головой, зашлепал губами и, отстранившись, откинулся на спинку дивана. Теперь он смотрел на Архипа с жалостью, словно гибель прадеда потрясла того не далее, чем вчера.

— А вы?

— Я? — вскинул брови Максим Петрович. — Я вот из-за него…

Он ткнул пальцем в том Ленина.

У двери что-то застучало, словно кто-то уронил банку.

— Дети, — многозначительно сказал Иноненко. — Ну что ж, племянничек, вечереет…

За окном и вправду образовались сумерки. Над соседним парадным зажегся тусклый фонарь.

— Идем ужинать.

Архип испуганно приподнялся.

— Да ты фуфайку-то сними, — засмеялся агент. — Или вы в своей Твери в фуфайках кушаете?

Архип скинул фуфайку, оставшись в русской вышитой рубахе, подобной той, что при царе носили «малые» и «человеки». Не хватало только подпоясаться.

Иноненко с иронией посмотрел, покачал головой и, порывшись в шкафу, выудил старый френч, кое-где попорченный молью.

— Надевай! Не бог весть, а все же… Да и в Твери сейчас несладко живется.

Архип стал переодеваться и краем глаза заметил, что Иноненко с интересом глядит на него.

— А вы, я смотрю, не шибко поправились-то. Хлипкие!

Архип промолчал — он и вправду был не очень силен физически.